— Продолжаем. Держи ее, упустишь, шкуру спущу.

Следом раздается суровый голос врача, который занимается Алькой. Запустил сердце? Да, прибор не обмануть. Жива. Серый, скажи мне, что она жива, иначе я вышибу стеклянную дверь, чтобы убедиться. Моя девочка цела. Да, с ней все хорошо, в груди все стихает, снова становится легче дышать. Но смерть для чего? К чему столько зла и боли?

И только когда из операционной вышел врач с кулечком в руках, мы все поняли, по протяжному вздоху Бориса. Волк не отпускал ребенка взглядом, пока его не унесли за угол. Видно было, что хочет пойти следом, но стоит. Видимо, не верит.

— Истинная? — с губ срывается вопрос, который не решаются задать остальные.

— Кажется, да. Но как? — и переводит взгляд на Полину.

— Душа, она не может покинуть живого. Только после смерти. Погиб ребенок, погибла Алька. Комок внутри нашей девочки вырвался и пришел к ребенку, чтобы разорвать порочный круг. Теперь не будет метаний. Борис жив, преступник тоже, но ребенок переродился, разрушая привычную цепь событий. Пока не гибли все трое, души не перерождались, а здесь иначе. Поэтому душа жила в волчице, чтобы уберечь хрупкую, человеческую жизнь. Берегите ее, Борис. Счастье часто дается с большим трудом и испытаниями. Вы еще отделались малой кровью и короткими мучениями.

Печально усмехается Паулина, вспомнив какую внутреннюю борьбу им пришлось пережить с Сорозовым. Да. Знатно он и Белозаров потрепали нервы со своими отказами от пар. До сих пор руки чешутся за девчат прописать им пару увесистых пинков. Только кто же позволит? Волчицы потом мне напинают.

— Борис, — Мартин обратился к Волканову, и тот перевел немного растерянный взгляд на Верховного. — Если позволишь, я заберу малышку с собой. В стае недавно погибла новорожденная волчица. Без видимых причин, на удивление, запахи этих младенцев одинаковы. Надеюсь, семья сможет принять человеческое дитя и воспитать в стае, как подобает. Ты сможешь жить рядом, оберегать, видеть ребенка. А если они откажут, я выращу малышку. Моя пара не откажется повозиться с маленькой. Да и мне в радость. Внуками никто не радует. Что скажешь?

Дальнейший разговор уже не слушаю. Подхожу к дверям, и, сев на пол, устало откидываюсь на стену, слушая размеренные тук-тук, тук-тук, тук-тук. Дверь слегка приоткрыта, и теперь мне не только слышно приборы, но и само сердечко, которое слабо, но бьется. Девочка моя, теперь все будет хорошо. Я обещаю, мы будем самыми счастливыми и забудем об этом. Только дай успокоиться.

* * *

— Макс, ты бы съездил домой, отдохнул, успокоился. Она будет спать еще часов семь, — Аня положила руку на плечо, стараясь нежно разбудить.

Только я не спал. Не хочу пропустить момент, когда малышка придет в себя. Прошло уже четыре часа после того, как ее вывезли из операционной и определили в реанимацию. Стоило больших усилий выбить доступ присутствовать рядом, ведь это строго-настрого запрещено. Но мне плевать, главное оказаться рядом с ней. Хочу, чтобы первым, кого она увидела, оказался именно я. Мы пара, а значит всегда вместе, в горе и в радости, в болезни и здравии.

— Не поеду. Вдруг проснется, — отвечаю сестренке, которая тоже дежурит у палаты.

— Я побуду с ней, езжай. Потом сменишь меня. Все будет хорошо. Она уже выжила. Неужели не чувствуешь, как ей с каждым часом становится легче? Тем более, после того, как привезли наши лекарства? Я позвоню, если придет в себя раньше срока. Езжай. На тебя больно смотреть.

— Нет, Анют, я остаюсь.

Тяжело вздохнув, сестренка сдалась. Единственное на что меня уговорили, подкатить соседнюю кушетку и лечь на нее. Вот с этим предложением я спорить не стал, ведь сидеть у кровати — то еще испытание, на которое я был готов, но зачем отказываться от удобств? Едва голова коснулась подушки, уснул под мерное посапывание пары. Так мало оказывается нужно для счастья. Жизнь любимого человека, его улыбка и смех. Остальное — совершенно неважно.

Как только выберемся из белых стен, заберу домой. И пусть там еще не все готово, ведь нормальная стройка началась два года назад. До этого жил в маленьком домике, чтобы не так давила пустота большого дома. Много одинокому волку надо? Нет. Общая комната и спальня.

Зато сейчас стоит двухэтажная красота на семь спален, три кабинета, в подвале тренажерный зал и небольшой погреб. Вот где будет развернуться. Я хочу много детей. Парочка меня не устроит. А как уговорить жену, это мелочи. Тем более, орешек мой хочет работать из дома, значит, ей нужно уютное гнездышко. Разговор о зимнем саде я запомнил, есть у нас и такая комната. Пустует правда пока. Пусть сама обустроит.

Правда, как уговорить ее переехать? Потому что я не сильно хочу оставлять ее здесь. Может, и временно такое желание, но не уверен. Совместный отпуск только усилит, а не притупит подобные мысли.

Алена

Где я?

С трудом разлепляю веки, и понимаю, что не дома. Все тело ломит, а в груди и бедре нещадно жжет. Перелом, глубокая рана, мысли быстро проносятся в голове. Я в больнице, выжила. Хотя мне казалось, что умирала.

«Верно, мы умирали»

Золотинка пугает своим присутствием. За что ненавижу волчицу, она всегда так резко врывается в сознание, что заставляет вздрагивать.

«Но нас спасли. И комочка с нами больше нет. Мы свободны. Представляешь? Она ушла»

«Ты шутишь?»

«Нет. Абсолютно серьезно. Смерть была перезагрузкой. Мы можем быть спокойны и счастливы»

Вот это действительно хорошие новости. Уверена, раз ее нет, все наладилось. У всех. Не знаю почему, но стойкое ощущение, что все именно так. С усилием поворачиваю голову, потому что легкие окутывает самый любимый аромат, и вижу спящее лицо мужа. Лежит, настороженный, беспокойный. Словно постарел на несколько сотен лет. Сильно испугался за меня.

«Не то слово. Они с сереньким чуть за нами не ушли»

«Золотин, брысь. Дай насладиться»

Волчица фыркает, но уходит без обид. Понимает, что как бы ей не хотелось пообщаться со мной после всего случившегося, разговор с Максом мне нужнее. Она с его ипостасью вдоволь наобщалась, а вот я с ним — нет. Приподнимаю руку, и провожу по его щеке ладонью.

Он моментально всполошился. Обожаю его таким. Сонным, растерянным, немного беззащитным, но от этого не менее сильным. Родные глаза смотрят жадно. Стараются запомнить каждую черточку лица. Впрочем, сама смотрю так же. Никто и никогда не знает, какой день станет последним. И только побывав за чертой, мы начинаем ценить то, что имеем.

— С возвращением. Не оставляй меня больше, — прижимает мою ладонь к своей, подарив приятное тепло.

Оказывается, я очень замерзла и холодная. Потому что мимолетные поглаживания казались теплыми, а контакт обжигает. Надо же. Такое тоже бывает.

— Обещаю. Я соскучилась.

— Верю. Я тоже. Когда поправишься, предлагаю сбежать от всех на теплые острова и погреть косточки. Хочу тебя в единоличное пользование. Хотя бы на первое время, пока не успокоюсь. Мне было страшно, Аль. Отчаяние без тебя дикое. Не смогу отпустить, и вырывать тебя из учебы не могу. Что нам делать? — и смотрит так. — Рано. Слишком рано об этом, прости.