Каванна, мобилизованный Имперской службой труда и все еще работающий в Берлине, отмечает «распространение душка непристойности» и тот факт, что хорошенькие француженки, подпав под это новое веяние, быстро «теряют лоск фальшивого благородства». По его словам, большинство из них кончают тем, что «грубо пристают, в районе Александерплац, ко всем (узнаваемым по особым усикам) французам, будь то военнопленные или удачливые жучки, оттеснившие на задний план своих менее предприимчивых берлинских коллег, — сутенеры, владельцы баров и игорных заведений, торговцы фальшивыми документами для немецких дезертиров»… Он уверен, что покрытый руинами Берлин постепенно превращается в жалкое захолустье — несмотря на то, что здесь еще можно достать французскую свинину по 400 франков за кило.

«Понт» («Мост») — газета французских коллаборационистов, издаваемая в Берлине, — извещает своих читателей о том, что ресторанам для богатых пришел конец, что центр и западная часть столицы уже деградировали до уровня восточной части, в которой живут менее обеспеченные люди и которой гаулейтер Геббельс, видимо, отдает предпочтение. А еще из публикаций «Понта» можно узнать — цензура это пропустила, — «что зимой 1944/45 года термометр не поднимался выше отметки минус 20° и что для обогрева квартир каждая семья получала всего по три торфяных брикета». Когда топить было нечем, в домах воцарялся почти сибирский холод. В эти последние месяцы войны все ждали, что температура опустится еще ниже — до минус 30°. «Американские четырехтонные бомбы сносили каменные здания, как если бы они были из соломы», — и повсюду люди использовали в качестве топлива балки, паркетные дощечки, двери, мебель. Имело смысл прибирать к рукам все, что плохо лежит, несмотря на расклеенные повсюду афиши «Plьnderer werden abgeschossen», «Мародеры будут расстреляны». Афиши не производили должного впечатления ни на «рабов», постоянно рыскавших в поисках добычи, ни на мелкий берлинский люд, так как все знали, что полицейские и эсэсовцы предпочитают без особой нужды не покидать свои теплые жилища. Согласно все тому же «Понту», берлинцы — как «немцы», так и представители «низших» рас — живут по продовольственным карточкам и «уже давно очереди опять стали обычным явлением». Эта маленькая газета коллаборационистов пользуется такой свободой, какой не обладает даже «Фёлькишер беобахтер», официальный орган нацистской партии. Журналисты «Понта» смеются над путанами с Шарлоттенбургского шоссе и Савиньиплац, они даже позволяют себе иронические высказывания в адрес верующих, молящихся в полуразрушенных храмах. Но и не забывают отметить возмутительные случаи пьяных дебошей негров из армии США, расквартированных во Франции, которую «еврей» де Голль будто нарочно наводнил крепкими американскими напитками! Геббельс сводит старые счеты. Берлин бараков является в его представлении идеалом коллективного, легко контролируемого существования граждан. В таком городе нет места ни для Фрици, ни для фрау Бэрхен, ни для Урсулы. Сотрудников министерства пропаганды вполне устраивает картина Берлина, возникающая на страницах «Понта», устраивают даже зарисовки жизни русских работниц. Что касается молодых немок, прилично питающихся, в белых носочках и со светлыми косами, то они работают в восточной части города, изготавливают тяжелые снаряды, время от времени с беспокойством поглядывая на новые радары системы ПВО. Эти девушки тоже живут в бараках, но их общежития часто бывают украшены цветами. Над казарменными кроватями со старыми матрасами прикноплены к стенам фотографии. Они изображают мать, или сестру, или отца, или младшего брата, или мужа, или приятеля. Реже — какого-нибудь популярного актера. Очень часто — военного. «Лейтенант» военизированного женского подразделения Анна С. была завербована Фрици. Она получила свою должность после того, как ее предшественника, капитана войск территориальной обороны, отправили на русский фронт (который уже приблизился к Берлину). Адам, бодрый старик на велосипеде, поддерживает связь между нею и подпольщиками.

Неужели Геббельс, гаулейтер, не знает, что в бараках «нового Берлина», в восточной части столицы, как и в бывших богатых кварталах, все слушают Московское радио, предпочитая его даже Би-би-си? На то есть серьезные причины. Нацисты конфискуют и сжигают письма немецких военнопленных, которые проникают в Германию из СССР через посредство перегруженного работой Красного Креста. В глазах Гйтлерa все, попавшие в плен в России, — мертвецы. Советская же администрация позволяет военнопленным посылать домой очень краткие весточки о себе. Миллионы солдат, пропавших без вести (Vermisste), все как один считают себя «героями, верными фюреру». В последнее время целые дивизии, целые армии сдаются врагу. Два генерала, фон Паулюс и фон Зейдлиц,[274] возглавляют комитет «Свободная Германия» и выступают по Московскому радио, в результате чего немецкие солдаты уже не так боятся сдаваться в плен. В столице СССР ведутся специальные радиопередачи на немецком языке, по ходу которых непрерывно зачитываются нескончаемые списки находящихся в русском плену немецких солдат и письма некоторых из них. Как англо-американские пропагандисты, так и сами нацисты недооценивают значимость подобных передач. Слушателей, которых застают на месте «преступления», расстреливают. Однако вопреки желанию Гитлера и Геббельса доносов по этому поводу почти не бывает: здесь играет свою роль культ родственной солидарности, поддерживаемый в каждой семье рейха. Аннедора, вдова социалиста Лебера, арестованного еще до июльского заговора 1944 года и впоследствии казненного, сопоставляет «тупость нацистов» в этом вопросе с тупостью союзников, которые бомбардируют дома приверженцев «Черной капеллы», организации правых традиционалистов, но почему-то щадят здания министерств и рейхсканцелярии. Ни одна из немецких газет не осмеливается прокомментировать факты вынесения смертных приговоров тем, кто был застигнут за слушанием Московского радио. Ничего не говорит по этому поводу и Геббельс — но казни продолжаются. Красная армия уже вступила на территорию Германии. Немцы слышат грохот ее пушек, видят ее самолеты. Русские и американцы уже планируют встречу на Эльбе. Необходимо мобилизовать население на оборону посредством тотального террора. Юноши из «Гитлерюгенда»[275] в слишком просторных для них форменных куртках и брюках — последний оплот нацизма. Берлинское метро со всеми находившимися в нем беженцами затопили, чтобы на несколько часов задержать продвижение русских к центру города. Сам Гитлер спешно укрылся в своем «неприступном» бункере под зданием рейхсканцелярии, «чтобы спасти Берлин».[276] В возможность спасения он верил до последней минуты—в этой вере нашли выражение и его сила, и его безумие. Геббельс же, чтобы бороться с «большевистской опасностью», олицетворением которой в его глазах были подпольные организации типа той, что создала фрау Бэрхен, начал выпускать новую газету — «Panzerbдr», «Бронированный медведь»!