В приемной офиса под номером сто пятьдесят девять женщины с кукольным голосом не оказалось, так что путь в кабинет с табличкой «директор» был открыт. Беспрепятственно я надавила на рычаг дверной ручки, дверь открылась, и я вошла в светлую, узкую комнату с длинным столом, кожаным креслом и десятком стульев. У громадного, чуть ли не во всю стену, окна стоял мужик в мятой рубашке и, потягиваясь, чесал под мышками.

— Можно? — робко подала я голос.

Мужик резко опустил руки и кинулся к креслу, где с поникшими, как крылья, рукавами висел цвета голубиного оперения пиджак.

— Почему без доклада? — проворчал он, продевая руки в рукава-крылья. В пиджаке, скрывшем выбившуюся из брюк рубашку, он выглядел намного лучше, а когда сел за массивный стол, то стал похож на самого себя в рекламном ролике — эдакий мужчина-душка, золотое сердце.

— По телевизору реклама… Я на работу… Английский, танцую… — залепетала я, с каждым вымолвленным словом понимая, что своим неожиданным вторжением произвела наиневыгоднейшее для себя впечатление.

— Запись на собеседование у секретаря, — сказал мужчинка и, вероятно для солидности, вынул из кармана ручку фирмы «Parker», наверняка с золотым пером.

— Секретарши нет, а я здесь, — нашлась я.

Мужчинка приподнял свои очень похожие на выщипанные брови, постучал престижной ручкой по столешнице и, не мигая, уставился на меня. Вероятно, он думал.

— Ладно, — сказал он, опять засовывая ручку в карман пиджака. На его лице появилось выражение приценивающегося покупателя. — Сколько лет? Образование? Профессия?

— Двадцать… два, — пролепетала я и покраснела. Больше я решила не врать — неприятно это, да и убедительно у меня все равно не получается. — Незаконченное, факультет начальных классов педагогического университета, — добавила я уверенней. — Хочу стать дизайнером.

— А мы тут при чем? Нам нужны девушки для баров, гостиниц. — Он сделал паузу. Взгляд, каким он окинул всю меня, мне не понравился. — Хорошо танцуешь? — спросил он и пошевелил указательным и средним пальцем.

— Сольные партии исполняла, — вскинув подбородок, гордо ответила я.

— Сольные, говоришь? — Мужчинка-душка надул и без того пухлые губы, и в его масленых глазенках появился блеск.

— В детской студии, — добавила я уже менее решительно. — Лягушку-квакушку…

— Так-так-так, — зашлепал он губами. Его пальцы-сосиски радостно заелозили по столу. — А как относишься к… так сказать… трудностям?

— Стараюсь избегать, — ответила я, выбирая из арсенала свою самую обаятельнейшую улыбку.

— Н-да… — Пухлые ладошки плашмя опустились на столешницу, издав резкий, хлюпающий звук. — Я думаю, ты нам не подойдешь, — сказал мой несостоявшийся работодатель, постепенно выходя из амплуа «душки». — Так что можешь быть свободна.

Я и без этого холеного борова знала, что свободна. «Ни мужа, ни ребенка, ни нормальной работы, — думала я, последний раз оглядывая узкий кабинет с громадным окном. — И что во мне за изъян? Постоянно спотыкаюсь на собеседовании. Наверное, самая главная моя беда — не умею врать». Я пожала плечами и вышла из кабинета.

— Как ты там оказалась? — раскрыла пунцовый рот оказавшаяся за недавно пустующим столом секретарша. Я узнала искусственный голос, с которым говорила по телефону. Без искажений ее голос звучал еще противнее. — Кто разрешил? — продолжала допытываться она, хлопая длинными, в три слоя накрашенными ресницами.

— Я сам с усам, — ответила я. Последний раз, наверное, я произносила эту фразу больше двадцати лет назад.

— Не взял? — ехидно поджала рот секретарша.

— Не больно-то и хотелось, — бросила я через плечо и вышла из приемной. Пройдя по коридору, встала перед дверями лифта. Вздохнув, нажала на кнопку. Лифт радушно раздвинул двери. В окружении собственного унылого отражения я съехала вниз. Шагнув в вестибюль, уткнулась в доску объявлений. Прямо перед моими глазами оказалась строка, набранная не менее чем тридцатым кеглем: «Требуется официантка». Строчкой ниже и гораздо мельче — «Обращаться к Владу, 1-й этаж».

«Что ж, — решила я, — буду поднимать родной пищепром».

На благо своей страны и для собственного заработка я и так уже работала больше шести лет. Два года — в библиотеке (скучно и безденежно), два — в видеопрокате (разорился), остальное время продавала поочередно цветы, джинсы, книги, бакалею и косметику.

«Официанткой я еще не была. Хоть что-то новенькое в моей биографии», — решила я и, толкнув расхлябанную дверь, сделала несколько шагов по направлению к стойке бара. Тут же меня остановил мой внутренний голос:

— Не хочу. Тут воняет.

Я развернулась на сто восемьдесят градусов и чуть не сбила с ног девчушку лет пяти с распахнутыми, словно от удивления, глазами-блюдцами. Похоже, это она озвучила мои мысли.

— Не воняет, а пахнет, — сказал высокий синеглазый мужчина, который держал девочку за руку.

— Воняет, — не согласилась девочка с такими же синими, как и у отца, глазами. — И таракан.

— Тараканище… — в ужасе подтвердила я, загипнотизированная величественным зрелищем откормленного животного, спокойно передвигающегося по столешнице.

— Пойдем, каприза.

Я машинально двинулась за синеглазой парой в сторону выхода. Мужчина внезапно остановился. Я с размаху налетела на него.

— Простите.

— Не за что, — ответил он и с видом экскурсанта, изучающего музейный экспонат, воззрился на меня. — Что ж делать? — не отрывая от меня взгляда, произнес он.

— Извечный вопрос, — вздохнула я и развела руками.

Мужчина подхватил мою руку и сжал ладонь.

— А вы, гражданка, как? Не заняты? Свободны?

— Вообще-то я не очень спешу… — сказала я, сама удивившись своему ответу. — И свободна, как чайка Джонатан Ливингстон.

Синеглазый мужчина озадаченно посмотрел на меня, как учитель, получивший блестящий ответ от троечника.

— За ребенком присмотришь? — с надеждой спросил он. — Ее мать в командировке. У меня договор горит. С этим чудовищем — никуда.

Он опустил голову, и мне показалось, что из его синих глаз вот-вот потекут слезы. В растерянности я взглянула на девочку. Светлые волосы на ее маленькой головке были спутаны, кофточка вылезла из-под испачканных на коленях штанишек, в углу рта виднелась белая полоска, скорее всего от сгущенного молока.

— Вполне симпатичное чудовище, — сказала я и протянула руку девочке. — Меня Дарья зовут. А тебя?

— Тима, — сказала девочка и, вложив свою теплую, мягкую ладошку в мою ладонь, добавила: — Пойдем?

Я слегка сжала ее пальчики и вопрошающе взглянула на папашу. В его синих глазах вспыхнул свет надежды, а углы рта растянулись в улыбке.

— Здорово, — удивленно выдохнул он. — Дарья, ты волшебница!