Лилит шумно вздохнула.

И тут дверь дрогнула.

Лилит и Элигор изумленно посмотрели на тяжелые камни под ногами, потом друг на друга. И прежде чем они успели что-то сказать, пол начал вибрировать.

Раздался оглушительный удар, словно одновременно ударились друг о друга тысячи цимбал, и тут же — ослепительная, буквально пробившая стены святилища вспышка белого света.

Лилит упала на колени, Элигор покачнулся.

Звук затих, но отсвет остался, и вдруг огромная дверь, ослабленная сотрясением, чуть приоткрылась. Струящееся свечение пролилось на их фигуры.

Лилит поднялась на ноги, ее всю колотило. Произошло нечто ужасное: металлическое эхо жутковатого взрыва все звенело в ушах Элигора, на полу святилища плясали, догорая, какие-то, словно живые, огоньки.

Встревоженный за своего господина, Элигор метнулся внутрь. Там теперь все стихло, лишь чуть слышно жужжали умиравшие на глазах огоньки. Элигор и Лилит задержали дыхание: перед изображением Престола, в исчезающих бликах света они увидели недвижное тело Саргатана.

И они пораженно замерли: Саргатан стал совершенно белым — весь, от кончиков головных шипов до пят. Побелели все пластинки и щитки, все складки, даже одеяние стало белым; кости панциря, клыки — все светилось белизной небесных серафимов.

Они произнесли его имя, но архидемон не пошевелился. Они склонились, перевернули его и тут увидели, что его широко открытые, по-прежнему молящие о чем-то глаза больше не переливаются дымчатым серебром Падения, — к ним вернулся прежний густой медно-красный оттенок.

Саргатан вздрогнул. Потом прикрыл глаза и стиснул край мантии Элигора.

И голосом, похожим на отзвук колокола, произнес:

— Они мне ответили…

АДАМАНТИНАРКС-НА-АХЕРОНЕ

Проходя по улицам Адамантинаркса, Лилит видела, что прежнее размеренное и неспешное движение на них сменилось какими-то лихорадочными завихрениями, ежеминутными скоплениями, и по-прежнему медленно и невозмутимо текущий Ахерон как будто злорадствовал над городом с его сумбуром и неразберихой, с вливавшимся в него нескончаемым потоком новых союзников.

С момента преображения Саргатана Алголь взошел и закатился уже много раз. Зорай и Элигор сбивались с ног, решая проблемы постоянно растущего двора и одновременно развеивая невероятные слухи, которые начали ходить о лорде Саргатане. Как будто сама правда была недостаточно фантастична! Кто-то видел в небе гигантский пылающий меч, устремленный в сторону Диса, кому-то привиделись пролетавшие над городом херувимы и серафимы, а иные из новоприбывших клялись, что видели в Пустошах собиравшихся в огромном количестве абиссалей, видели, как души превращаются в демонов.

По городу возбужденно передавались даже слухи о неминуемом возвращении самого Люцифера. Лилит знала, что все это неправда, что это — всего лишь знаки слишком быстрых перемен.

Она как раз поднималась по ступеням дворца, когда увидела новый караван. Над его головой светилась тонкая синеватая эмблема. Лилит прищурилась, разбирая узор. Тот принадлежал Путу Сатанакии, одному из самых харизматичных и утонченных демонов, владетелю отдаленного, очень холодного края. С ним прибывали трое младших демонов, по части осанки не уступающие иному архидемону, — Аамон, Пруслас, Барбатос. Лилит немало слышала о Путе Сатанакии и его дворе, а потому весьма удивилась его союзу с Саргатаном; в Аду было лишь несколько демонов, столь могущественных, а этот по некоторым рангам даже превосходил лорда Адамантинаркса. Прав Элигор, воистину они живут в новом мире.

Проходя извилистыми коридорами дворца, Лилит в тысячный раз удивлялась произошедшему с Саргатаном. В тот памятный день он настолько ослаб, что прошли часы, прежде чем его доставили в покои, находившиеся в верхней части дворца. Хотелось бы, конечно, не привлекать ничьего внимания, но при таком наплыве гостей это, разумеется, не удалось. Все встречные, любопытные и озабоченные, предлагали помощь, и они с Элигором, несмотря на некоторое внутреннее сопротивление, были за нее благодарны.

В затемненных комнатах Саргатана Лилит оставалась с ним целыми днями, но разговора не получалось. Правда, она не настаивала. Архидемон как-то отдалился, казалось, ему не по себе, и Лилит понимала, что лучше его не трогать. Постепенно силы к нему возвращались, и она оставляла его на все более длительное время. И хоть лорд Адамантинаркса постепенно восстанавливался, стремления к открытости он не проявлял.

Сегодня все пойдет по-другому. Она была в этом уверена. Прошло уже много времени, и он наконец расскажет ей, что с ним случилось.

Перед дверьми Саргатана выстроились гвардейцы Зорая, они никого к нему не пропускали, кроме самого Зорая, Элигора и ее. Отсалютовав, они открыли двери, и Лилит вступила в личный мир архидемона.

Он сидел в тяжелом кресле, придвинутом к окну, и озирал свой город, притягивавший теперь всех разочарованных и всех отринутых. Даже на таком расстоянии поток, вливающийся в городские ворота, был виден хорошо. И рядом с окном Саргатан казался еще более бледным.

— Нет разницы между моим бунтом и его… — проговорил он, не оборачиваясь.

— Чьим, государь?

— Люцифера. Его восстание. И мое… Мы оба отвечаем за то, что затеяли.

— Да, но между тобой и им хорошо видна разница.

— А что, если не слишком хорошо? — Он вздохнул. — Что я вижу, так это то, сколько уже погибло вокруг меня союзников. Ради моих личных целей…

Она как будто видела исходящее от него свечение печали.

— В твоем бунте нет личных целей. В бунте Люцифера — были.

Саргатан молчал. Ветер усилился, внизу захлопали полотнища знамен. Лилит подошла ближе, взглянула на несущиеся к городу тучи пепла.

— Это из-за Валефара. Потеря Валефара заставляет тебя сомневаться в том, что ты пытался совершить, и в том, чего достиг. Он бы этого не одобрил…

Демон сжал губы, на его лице ясно читалось волнение. И тут она вдруг заметила — с удивлением от того, что за все эти недели впервые бросилось ей в глаза, — что он больше не трансформируется! Саргатан по-прежнему был демоном, но его белое тело оставалось таким же неизменным, как и кресло под ним. И как могла она до сих пор не замечать столь очевидное? Интересно, в чем еще он изменился?

— На что это было похоже? — тихо спросила она.

— Что?

— Там… в Святилище.

Саргатан разомкнул губы, но вдруг, похоже, засомневался. Отвел взгляд от окна, опустил глаза.

— Я стоял на коленях, — начал он, — молился… Я так горячо молился, сначала за него… за Валефара… потом за себя. Вот тогда это и произошло. Тот удар. Я потом подумал, что это — ответ на мой эгоизм.

— Мы с Элигором это помним. Да, наверное, во всем дворце это ощутили, — быстро вставила она и тут же замолчала.