Ни подписи, ни посвящения. Ничего, что могло бы разъяснить текст внутри Задумавшись, Юли не услышала приближающиеся шаги по коридору, но за секунду до того, как бабушка зашла в комнату, девушка успела спрятать книгу под подушку.

– Сидишь? – недовольно сказала старая Фета, оставаясь в дверях. – Мы вернулись.

– Зачем всех собирали в Городе? – поинтересовалась Юли, стараясь держаться спокойно и расслабленно, будто последняя пара часов в лазарете прошла у нее так же, как все остальные раньше.

– Зачем?.. – Фета потопталась у порога. – Потом расскажу. Приходи ко мне сегодня, когда все разойдутся.

Юли встревоженно посмотрела на бабушку. Старое лицо словно еще сильнее сморщилось, глубоко запавшие глаза подозрительно поблескивали, а длинный, сухой нос даже принял странный красноватый оттенок. Словно бы Фета тоже что-то скрывала, словно бы она… плакала.

– Бабушка? – Юли подскочила к ней и взяла за руку. – Что с тобой?

– Сказала потом, значит, потом! – повысив голос, ответила старая Фета. И вдруг обняла девушку, устало добавив: – Пора мне.

Юли осталась одна в маленьком закутке, наполненном старым тряпьем и горькими мыслями.

* * *

Вечер наступил стремительно, первый раз Юли с ужасом наблюдала, как удлиняются тени за окном. Тревога росла в ней, заполняя грудь и не давая дышать.

Бабушка всегда была немного отстраненной и скупой на нежности. Юли знала, как старая Фета ее любит, и любила в ответ, но ярких проявлений чувств от нее не ждала. Заметить же слезы в глазах той, кто видел на своем веку смерти сотен людей, кто сам провожал их в путь за край каждый день работы в лазарете, – это оказалось очень страшно.

Юли то и дело вздрагивала всем телом, работа выпадала у нее из слегка дрожащих рук. Ее даже тошнило от ожидания скорого разговора, а в голове метались предположения, о чем же хочет рассказать ей бабушка. Может быть, Город узнал о скорой гибели всех живущих? Может быть, на них идут Серые Вихри? Или Вестники наткнулись на других выживших, и те пошли на Город войной? А может быть, появилась новая болезнь? Или в Городе узнали про Юли, поверили нелепым сплетням о том, как она опасна, и завтра ее потащат на казнь?

Не в силах больше гадать, Юли прижалась лбом к оконному стеклу, рассматривая кусочек пыльной улицы. Никто не бегал по ней в ужасе, никто не приближался к лазарету с оружием. Город проживал свой обычный сожженный день. Но Фета плакала, она была огорчена. Значит, что-то ужасное все-таки стряслось.

Сиделки разошлись на закате, Фета ворчливо переругивалась с кем-то в соседней палате, потом долго выгоняла Братьев из комнаты Вожака. И наконец заглянула к Юли.

– Обойди всех, если хочешь, и возвращайся ко мне, – проговорила она, не глядя на девушку. – Я пока травки заварю.

Не чувствуя ног, Юли вышла вслед за бабушкой и направилась в «тяжелую» палату. За прошедший день ее никто не покинул. Еще одурманенные сонным отваром, люди мирно спали в своих кроватях. Их ровное дыхание лишь изредка прерывалось кашлем. Юли скользила между проходами, поправляя сбившиеся покрывала. Сегодня работы почти не было.

«Жаль, что нам не дают сонных трав почаще, – отстраненно подумала она, выходя в коридор. – Сейчас никто из них не мучается и не боится смерти…»

Дверь в одиночную палата была крепко заперта. Юли коротко постучала.

– Со мной все в порядке. Спасибо, – послышалось в ответ.

Ей надо было бы войти, проверить компрессы, но в комнату бабушки ее тянуло сильнее. Юли просто не могла больше откладывать встречу. Она решительно отвернулась от двери и пошла к Фете.

Бабушка сидела у стола сгорбившись, рассеянно перекладывая сухарики на тарелке. Услышав шаги, она подняла к Юли заплаканное лицо.

– Ну, садись, моя хорошая, садись, – проговорила она, утирая щеки ладонями.

– Бабушка, что случилось, скажи мне, – кинулась к ней Юли, осторожно беря влажные от слез старушечьи руки в свои. – Ты заболела? Ты умираешь? – Девушка решила сразу спросить о самом страшном, что надумалось ей за бесконечные часы после возвращения Феты из Города.

– Нет, мне такое благо не положено… – ответила та, внимательно глядя на внучку. – Мне надо сказать тебе кое-что, только слушай меня внимательно: я скажу один раз – и больше мы к этому не вернемся.

Замерев, Юли ловила каждое слово бабушки.

– Старик собрал всех, чтобы сказать… – Она запнулась, но продолжила: – Сказать нам, что Вестники, скорее всего, погибли. Недалеко от Гряды они попали в грозу, а после из тех мест пришел серый Вихрь… Он принес с собой рюкзак одного из Крылатых. Скорее всего, путников больше нет в живых. И нам просто не стоит ждать их возвращения.

– Ох, Святые Крылатые… – прошептала Юли, скрывая облегчение. Конечно, ей было жаль смелых воинов, но, если бабушка здорова, и Городу не грозит скорая гибель – значит, ничего по-настоящему страшного не произошло. – И что же теперь?

– Старый Вестник попробует нарисовать еще одну карту, Братство подготовит еще Крылатых… Все, как всегда… – Фета досадливо махнула рукой. – Но ты не поняла, милая.

– Что не поняла? – холодея, переспросила Юли.

– Один из Вестников… Томас. Вожак. Он был… Он был твоим папой, милая, – наконец выговорила Фета, и слезы покатились по ее морщинистым щекам.

Юли медленно откинулась на спинку стула, голову заполнила гулкая пустота.

«Старый Вожак был моим отцом, – подумала она. – Это был мой папа. Тот, от которого пахло гарью и песком».

Она непонимающе подняла глаза на бабушку, которая уже совладала со слезами.

– Но если это был он. Почему же… Почему он ни разу не пришел ко мне? Почему, улетая, даже не передал мне записку? Не попрощался? – Она все повышала голос, почти срываясь на крик.

– Это я виновата, – помолчав, призналась Фета. – Он не мог с тобой увидеться, ты была… Ты всегда была опасна для него, могла выпить его силу, не понимая, что делаешь. Так случилось один раз… очень давно. Тогда. Ты понимаешь?

– Да, – выдавила Юли. – Он ненавидел меня?

– О, нет… – Фета покачала головой. – Он сделал все, чтобы ты жила… Он приносил нам медальоны, милая, чтобы ты могла жить. Он просил передать, что любит тебя, но я решила, что это принесет тебе только боль. Решила, что будет лучше, если ты забудешь о нем…

– Нет, бабушка, так не лучше, – прошептала Юли.

– Я любила твою мать, девочка, и твоего отца я тоже любила. Но тебя я люблю больше их двоих вместе, – наконец сказала Фета. – Тебе сейчас горько, но у тебя остались бабушка и твой дом. Мы справимся. Все будет хорошо.

Юли ничего не ответила, лелея в себе зачинающееся горе. Старая рана, что, казалось, давно уже зажила, вдруг раскрыла свои края, наполняя Юли ослепительной болью.

– Ты иди, отдыхай… – шепнула Фета, не зная, что еще сказать внучке. – А завтра еще поговорим.