На самом деле Дэймон попросил Отто сопровождать их в Роземонт, надеясь, что друг поможет сгладить недоразумения первых дней супружества, однако тот сослался на чувство долга, призывающего его ни при каких обстоятельствах не оставлять свою клинику на длительный срок.

— Ты же знаешь, — добавил Отто, передергивая плечами, — с каким отвращением я отношусь к бесцельным светским сборищам. Кроме того, ты знаток женщин и за две недели обязательно справишься с таким драконом, как тетя Беатрис.

— Тебе легко говорить, — сухо произнес Дэймон.

— Наверняка все окажется намного проще, чем ты думаешь, — сказал Отто. — Если честно, я весьма удивлен, что ты все-таки женился на леди Элеоноре, но думаю, она для тебя прекрасная партия. Хотя опять-таки я не очень хорошо разбираюсь в делах замужества, так что, возможно, я и ошибаюсь. В любом случае желаю тебе удачи, дружище.

Поскольку Отто слыл убежденным холостяком, Дэймон принял прогнозы своего друга с долей скепсиса. И все же он не отказался бы от его компании в Роземонте.

Как обычно, экипаж Беатрис неторопливо колесил по отменной мощеной дороге, ведущей на юг, со скоростью пятнадцать миль в час. За ним следовала карета Дэймона и еще более медлительная коляска с прислугой и багажом. Это шествие ежечасно останавливалось в каждой гостинице, чтобы сменить лошадей, а в одной из них задержалось довольно долго, дабы, как следует подкрепиться.

Элеонора сидела напротив Дэймона с невозмутимым выражением лица, лишь ее глаза весело блестели во время непринужденной беседы с тетушкой. Дэймон пока не мог понять, чем вызвано игривое настроение его жены, но время от времени она встречалась с ним взглядом, загадочно улыбаясь, как будто хранила тайну, которую не желала ни с кем делить. У него было странное чувство, что она что-то замышляет.

С другой стороны, тетушка Беатрис даже не пыталась скрывать свое недовольство и недоброжелательство по отношению к нему. Виконтесса не только была предельно сдержанна и холодна, но и полностью игнорировала его.

Если бы не все эти мелочи, то вообще-то путешествие через графство Эссекс можно было бы назвать довольно приятным. Роземонт был загородным домом, купленным на деньги из личного состояния Беатрис, поскольку фамильное имение ее покойного мужа было записано на племянника по мужской линии. Дом располагался в нескольких милях к северо-востоку от Брайтона, на травянистых холмах Южного Даунса.

По мере того как они приближались к конечному пункту назначения, Дэймон почувствовал свежий запах моря, отметив про себя, что если они углубятся на несколько миль южнее, то достигнут Ла-Манша и меловых утесов, за которыми простирались покрытые галькой пляжи…

Он обрадовался, когда они, наконец, миновали огромные железные ворота Роземонта и, проехав по длинной петляющей дорожке, остановились перед прекрасным особняком. Дэймон еще два года назад хорошо запомнил, что интерьер Роземонта был богатым, как и подобало дому состоятельной леди из высшего общества с отменным вкусом.

Как только они вошли внутрь, леди Белдон взяла бразды правления в свои руки, отдавая распоряжения многочисленным слугам. Затем она предложила молодоженам отправиться в свои покои, чтобы смыть с себя дорожную пыль и переодеться в вечерний наряд, если они хотят успеть на ужин, который состоится в семь часов.

Потом она обратилась непосредственно к Дэймону:

— Чтобы соблюсти правила приличия, я выделила вам с Элеонорой смежные покои, милорд, даже если это и не очень необходимо в вашей ситуации. Однако я не допущу, чтобы говорили, будто с вашей женитьбой что-то не так.

Дэймон размышлял, что поскольку два года назад он жил в комнате, находящейся в противоположном крыле от спальни Элеоноры, то этот раз можно считать значительным прорывом, поэтому и не подумал оспаривать решение тетушки Беатрис.

Элеонора также воздержалась от каких-либо возражений. Напротив, она лишь улыбнулась и последовала за ним наверх в сопровождении дворецкого Роземонта. Она остановилась посередине коридора возле своей двери, пока Дэймону показывали вход в его комнату. Хотя из его спальни открывался великолепный вид на парк, его все же больше интересовал вопрос, каким образом можно попасть в покои жены.

Открыв дверь соседней комнаты, как две капли воды похожей на его собственную, он увидел, как Элеонора снимает шляпку.

Первым делом она извинилась, что крайне удивило Дэймона.

— Мне так жаль, что с моей тетушкой сложно поладить, Дэймон. Мне кажется, ей просто нужно немного времени, чтобы привыкнуть к мысли о моем замужестве.

— Я охотно позволю ей привыкнуть, — ответил он довольно сухо, — хотя перспектива без конца препираться с ней, пока мы здесь, меня, как ты понимаешь, прельщает мало…

Элеонора кокетливо улыбнулась.

— Боюсь, ей потребуется больше, чем две недели, чтобы смириться с этой мыслью. Вы же знаете, что она относится к вам с чрезвычайным неодобрением. За то, что вы все же женились на мне, она злится на вас еще больше, чем за помолвку, расторгнутую два года назад. Тетя никогда не простит вам вашего распутства, когда вы у всех на виду дефилировали со своей любовницей. Тетушка полна решимости, защищать меня, чтобы я снова не пала жертвой ваших неотразимых чар.

— Теперь я догадываюсь, почему она выделила нам отдельные спальни.

— Это одна из причин. Вторая — это то, что, по ее мнению, наш брак — всего лишь вынужденная мера.

Дэймон пристально посмотрел на Элеонору.

— Надеюсь, ты не придерживаешься такого же мнения?

— А что, разве это не так? — Когда он нахмурился, глаза Элеоноры удивленно расширились. — Разве не вы хотели вступить в брак по расчету, Дэймон? И, разумеется, вы ведь не думаете, что у нас будут сексуальные отношения, как у настоящей супружеской пары.

— Конечно же, я надеюсь разделять с тобой супружеское ложе.

— Ну, это совершенно не обязательно…

Она смотрела на него невинным взглядом, но глаза ее искрились.

Дэймон стал подозревать, что Элеонора блефует, и убедился в этом, когда она, подойдя к нему, как будто невзначай положила руку ему на плечо.

— Моей служанки еще нет. Не будете ли вы так любезны, расстегнуть крючки на моем платье?

Не дожидаясь ответа, она повернулась к нему спиной, и когда он послушно выполнил ее просьбу, ласково поблагодарила его, а затем снова посмотрела ему в лицо.

Не отрывая от него пристального взгляда, Элеонора начала спускать лиф платья, остановившись лишь тогда, когда показались края корсета.

— Скромность не позволяет мне раздеваться в вашем присутствии.

От абсурдности прозвучавшего заявления брови Дэймона поползли вверх.

Однако кожа с кремовым отливом и наполовину открытые прелести, представшие сейчас его жадному взору, заставили Дэймона вспомнить о пышных формах ее обнаженной груди и чувствительности ее тела в тот момент, когда они вчера занимались любовью.