— Бедная Надежда, а она только-только жить собралась, новоселье отметила.

— Значит, не судьба, — пожал плечами Костя. — Да если подумать, ей здесь и делать нечего. А что, окрутить этого красавчика — ей раз плюнуть. И мужем он будет для нее как раз подходящим. Что она скажет, то и сделает.

— Откуда ты все знаешь?

— У меня, между прочим, высшее юридическое образование. И я знаю, что такое логика, психология… Или ты думаешь, я всю жизнь сторожем проработал?!

— Чего ты злишься? — удивилась Тоня. — Разве я хоть раз дала понять…

— Может, чего другого и не дала, а понять дала, вот именно. Со дня своего приезда! Считаешь, я тебе не ровня? Между прочим, с твоим мужем мы в одном университете учились, только он немного помоложе… И предки у меня такие, что только гордиться можно. Отец — моряк, капитан первого ранга. Юнгой в войне участвовал… А мать — известная певица. Дед — академик…

— Костя, ты что, остановись! Откуда ты взял, что я к тебе как-то не так относилась? Я вообще никого не видела, когда приехала. От каждого стука вздрагивала. Месяц, наверное, спала вполглаза, все время ко всяким стукам прислушивалась. Даже Джека в дом брала, чтобы он спал возле моей кровати. Только он пес молодой, беспокойный, ночью ему побегать хотелось, а не у хозяйкиной кровати лежать… Ты думаешь, и мне надо из поселка уезжать?

— Еще чего, тебе замуж надо выходить, детей рожать… Тебе вон скоро двадцать девять стукнет…

— Ну и что же? — рассердилась Тоня. — Ты вообще по сравнению со мной старик!

— Ишь ты, задираешься: старик! Но кое-что я еще могу?

Тоня покраснела. Хорошо, что было темно и никто ее смущения не увидел. Этот Костя, он как скажет!

— Считаешь, я должна верить слухам?

— А что слухи говорят?

— Говорят, и в самом деле кое-что можешь.

— Юмористка! Кто ж в таких делах на слово верит?.. Слушай, да ты вся дрожишь!

— Я замерзла.

— Конечно, легкая курточка, а под ней — синтетический свитерок.

Он бесцеремонно расстегнул ее и в самом деле легкую куртку и проверил. Затем, сбросил с себя что-то теплое, на меху, и набросил ей на плечи.

— Пойдем поближе к огню, а то простудишься.

Он раздвинул толпу людей и подвинул Тоню к костру, придерживая за плечи. Она не стала вырываться, как когда-то, а без сопротивления дала себя обнять.

И вдруг вспомнила Людмилу — ту, к которой недавно ходил Костя. Где ее-то дом? Вверху, внизу.

«Хорошо бы внизу, да?» — съехидничал внутренний голос.

И тут же она увидела Людку. Та смотрела на них с Костей с другой стороны костра. Костя, оказывается, тоже ее видел, но не отодвинулся от Тони ни на миллиметр.

— Что, прошла любовь, завяли помидоры? — развязнее, чем хотелось бы, спросила Тоня.

— Не может пройти то, чего не было, — прямо в ухо сказал ей Костя, отчего по телу Тони побежали жаркие мурашки. — Не наезжай на меня, Тошка… Ничего, если я тебя буду так называть? Ты можешь оказать мне милость и в честь моих сегодняшних заслуг считать все мои прежние похождения — болезнью, которая закончилась без особых осложнений?

Откуда-то с перевала донесся звук сирены.

— Что это, «скорая помощь»? — спросила Тоня.

— «Скорая», — кивнул Костя.

— Кому-то стало плохо?

— Нет, кто-то вылез из грязи. Надо же, есть такие люди, которые нигде не тонут.

— Ты так говоришь… Тебе совсем не жалко?

— А чего я должен его жалеть, если он тебя чуть не погубил!

— Так ты хочешь сказать, что это…

Тоня дернулась под его рукой.

— Я должна помочь.

— И без тебя помогли. Твоя подруга с этим… ясенем!

— А почему ты меня не позвал?

Она почувствовала, как он пожал плечами, но потом, подумав, потянул ее прочь от костра.

— Ну ладно, хочешь непременно на него взглянуть? Пошли! Пока «скорая» сюда доедет, у тебя будет минут пять.

Михаил лежал совсем недалеко от нее, на широкой лавке, приколоченной прямо к забору, накрытый какими-то ватниками и одеялами. Он был мокрый, какой-то желто-бледный в свете стоявшего у его изголовья, видимо, Костиного фонаря.

— Миша, это я, — сказала она и взяла его за руку. Совсем мраморно-холодную, будто неживую.

Тоня думала, что он без сознания, но Михаил вдруг заговорил:

— Тато, я идиот! Зачем я сюда приехал? Ведь все было за то, что тебя нужно оставить в покое. Мне даже цыганка говорила, чтобы я в горы не ездил, представляешь? Я никого не стал слушать.

— Тебе, наверное, нельзя говорить? — обеспокоенно сказала она, удивленная его многословием. Может, у него начинается горячка?

— Сейчас мне уже все можно.

— Как тебе удалось выбраться?

— Это тебе удалось, а мне не удалось. Что-то отбито у меня внутри.

— Ничего у тебя не отбито, — сказала Надя, до того молча стоявшая у его ног. — Иначе ты бы не смог столько проползти.

— Наверное, я хотел жить, — попытался улыбнуться он. — Но меня пару раз чувствительно долбануло таким огромным камнем… Хорошо, что как раз поблизости оказался фонарный столб. Его забетонировали основательно. Я был так близко от пропасти, от той черной дыры, куда меня тащила страшная сила… Бог меня наказал! Я вот здесь лежу и думаю, что все дело в моей глупости. Нельзя пугать женщин. Тот американец попробовал напугать Надежду — поплатился, я пугал Антонину — и вот лежу, раздавленный…

— Ты считаешь, это я виновата? — жалобно спросила Тоня.

— Да при чем здесь ты! — мрачно отозвался он.

В этот момент на свет костра подъехала «скорая помощь», и женщина в фирменном медицинском комбинезоне с чемоданчиком решительно подошла, сопровождаемая каким-то пареньком.

— Петя, посвети фарами! — крикнула она водителю. — А то здесь какой-то тусклый фонарь…

Костя рядом с Тоней обиженно фыркнул.

— Лавр! — позвал товарища Михаил.

Тот склонился над ним.

— Возьми у меня в кармане доллары. Они, конечно, мокрые, но я думаю, что вполне платежеспособные. И поезжай со мной, хорошо? Наверняка понадобится кому-то заплатить. Денег не жалей.

О Тоне он даже не вспомнил, весь погруженный в заботы о спасении.

Водитель «скорой» и двое добровольцев осторожно переместили Михаила на носилки и загрузили в машину. Лавр тоже полез в фургон, пошептавшись с Надей.

— Сейчас еще «скорые» подъедут, — сказал Костя, — будем заниматься спасением тех, кого еще можно спасти.

Он вложил Тоне в руку ключ.