— Что, позвольте спросить, вы здесь делаете? — В его сухом протяжном тоне не было ничего от ее изумленного присвиста.

Наконец-то вопрос, а не утверждение. Но было слишком поздно примиряться, сейчас Антигона хотела как можно быстрее уйти.

— Я пришла проведать свою кобылу. Я прихожу почти каждую ночь.

Пусть делает из этого любые выводы. Пусть не одобряет. Пусть недовольно брюзжит, как он всегда делает.

Но вместо презрения или ужаса от того, что она явно не годится в леди Олдридж, на его лице появилась улыбка, та самая, которую Антигона впервые увидела в день папиных похорон, странный, довольный изгиб губ, словно ее непримиримость скорее тайно радовала его, чем раздражала.

Черт побери! Конечно, ему это нравится. Это ребячливость, мальчишеская выходка — улизнуть из дома в ночь. Ему нравится, что она одета и ведет себя как мальчишка с конюшни. Ему нравится, что она непокорная и непослушная. Ему, вероятно, доставит огромное удовольствие обуздывать ее, если не в постели, то другими, более пугающими способами.

Боже Всемогущий! Она неосторожно подтвердила его выбор, как единственный тип женщины, который он может переварить.

От этой мысли ее собственный желудок сжался, словно стиснутый железным кулаком.

— С кем вы разговаривали? — Взгляд Олдриджа прочесывал проулок от одного конца до другого.

— Со всадником. — Антигона неопределенно указала в сторону улицы. Пусть думает, что она разговаривает с незнакомцами. Пусть думает, что она неразборчива в знакомствах, как шлюха. Как бы дурно лорд Олдридж ни думал о ней, это не идет ни в какое сравнение с тем, что она думает о нем.

— Что вы делаете на улице в такое время ночи? У вас совсем нет разума?

— Очень мало. Но мне нравится следить за благополучием моей кобылы. — Антигона не забыла его оскорбительного утверждения в конюшне Нордфилда, что это он хозяин Резвушки. — Она еще моя лошадь, сэр!

— Ненадолго, — отрезал он.

О да. У него ведь есть планы на Резвушку.

— Возможно, навсегда. — Антигона сохраняла спокойный и безмятежный тон настолько, насколько голос Олдриджа был возмущенным. — Вам следовало бы знать, что эта кобыла не годится на племя, если вы поэтому настояли на том, чтобы доставить ее сюда и держать здесь.

— Что вы хотите сказать? — вскинулся лорд Олдридж.

— У нее были серьезные приступы колик, прежде чем она попала ко мне. Она едва не погибла. Гросвенор посоветовал никогда не случать ее. Как по-вашему, почему такой знаток лошадей, как лорд Гросвенор, отдал столь ценную кобылу мне? — Антигона чуть не добавила «двенадцатилетней», но не хотела наводить его на такие мысли, с которыми не может справиться.

От внезапного крушения тщательно выстроенных планов лорд Олдридж мертвенно побледнел. Хотя он не произнес ни слова, его лицо скривилось от ярости, губы сжались в белую линию.

Отлично. Антигона хотела заставить его продемонстрировать нрав. Она хотела, чтобы Олдридж так прочувствовал отвращение, что покончил бы со всем прямо сейчас. В момент удовлетворения она позволила себе сарказм:

— Возможно, теперь я не такая привлекательная перспектива?

— Не глупите, — прошипел он. — Я вложил в вас слишком много денег и времени, чтобы отступать сейчас, с кобылой или без оной. Если я ее случу, и она подохнет, невелика потеря. Но вы… меня утомляют эти детские игры.

Снова это слово, как червь, проникло под ее кожу.

— Я не ребенок, сэр. — Антигона выпрямилась во весь свой рост. — Я взрослая женщина.

— Прекрасно. Потому что я покончил с ожиданием, пока вы привыкнете к нашему браку. Дитя вы или нет, пора научиться делать то, что вам говорят.

— Я буду делать, что мне нравится. Вы — не владелец Резвушки, и я определенно не ваша собственность, сэр.

— Вы так думаете? — Снова довольное, холодное презрение. — Вы обязаны мне каждой надетой на вас тряпкой. Хотя не именно этой одеждой. — Но его взгляд задержался на ее поношенном рединготе и стал пристальным.

Черт побери! Она не могла допустить, чтобы лорд Олдридж ассоциировал ее с мальчишкой, которого видел в конюшне Нордфилда и который — теперь это стало отвратительно ясно — показался ему привлекательным.

— Вы не покупали мне одежду. — В Лондоне Антигона носила то, что отвергла Касси. До встречи с Уиллом Джеллико Антигона никогда не заботилась о нарядах. А теперь, когда он ушел из ее жизни, она не могла найти причину погружаться в ненужные хлопоты и наводить лоск.

— Разве? Спросите свою мать, если не потрудитесь поверить мне. Спросите у нее, откуда деньги на наряды вашей сестры и ее светский сезон. Спросите себя, как ваша сестра без значительной финансовой помощи сумела заиметь приданое, способное привлечь такого, как наследник графа Сандерсона.

Антигона едва удержалась, чтобы не застонать в голос. Что еще сотворила ее мать? Всякий раз, когда Антигона думала, что хуже быть не может, она оказывалась в еще более безнадежной ситуации.

— И вы оказывали ей финансовую помощь? Вы одолжили ей деньги?

— Я дал ей деньги. В обмен на вас. Ничего не могло быть легче. Я говорил вам, что все можно купить. Я купил вас столь же определенно, как африканского раба на рынке. Вы моя. Не думайте, что наше соглашение будет изменено только потому, что вы набрались причудливых романтических идей.

— Сейчас 1815 год, сэр, а не мрачное средневековье. Вы не можете заставить меня выйти замуж без моего согласия. Это закон.

— Не вздумайте говорить мне о законе. — Он схватил ее за запястье и дернул к себе. В его тоне звучала угроза, голос походил на рокот орудия. — Я говорил вам, что с любым можно справиться. Все можно купить. Купил вас, смогу купить и викария. В Лондоне полно приходских священников, которые будут счастливы продать свою подпись. Несколько удачно положенных гиней обеспечат мне глухого епископа вместе со специальной лицензией.

Его длинные костлявые пальцы впились в ее запястье.

— Вы делаете мне больно. — Антигона старалась говорить четко, чтобы предотвратить наползающее удушье страха.

— Возможно. И вам, возможно, следует привыкнуть к этому, если вы не можете приучить себя к приличному согласию. Я не из терпеливых, Антигона, вы испытываете остатки моего долготерпения.

— Я это запомню. — О да, она запомнит. Антигона подалась вперед, почти придвинулась к Олдриджу, обретая так необходимую отвагу, когда он, вздрогнув, отпрянул. — И я запомню, каков вы есть. Я слышала о таких, как вы. Вы не можете получить удовольствие, пока не причините кому-нибудь боль или не заставите унижаться перед вами. Как предсказуемо. — Антигона в полной мере одарила его презрением.

Он отпустил ее запястье и отступил, сохраняя на лице ледяную улыбку, сковав гнев тщательным контролем.

— Вы не будете такой говорливой, когда унижаться придется вам.