Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Желание с такой силой кипело в его жилах, что почти причиняло боль. Но возможные последствия были более чем страшные.
— Черт побери. Прес, не может быть, что ты серьезно. Что ты предлагаешь… — Качая головой, он отпрянул.
— Почему нет? — спросила Антигона, в ее глазах была мольба. — Мы оба точно понимаем ситуацию. Я ничего не жду от тебя, а ты — от меня. Пожалуйста, я хочу быть с тобой. Я хочу иметь шанс почувствовать вкус того, что может дать мужчина, прежде чем упаковать себя на полку. Судьба дала нам этот единственный хрупкий шанс быть вместе, тебе и мне. Я не хочу потратить его впустую.
Внутри у него похолодело, хотя Престон только что предложила ему то, чего мог бы желать мужчина. Об этом он мечтал темными бессонными ночами. Но ее слова заставили его похолодеть от ярости.
— Какой мужчина может дать? Любой?
Будь прокляты его глаза, его язык, его ревнивые глупые мозги.
Престон отступила так быстро, что Уилл едва не споткнулся, но видел, что его стрела угодила в цель.
— Мне так хочется ударить тебя, Уилл Джеллико, что я едва могу дышать.
И он, черт его забери, хотел, чтобы Престон стукнула его. Он хотел почувствовать наказующий удар ее гнева.
Но она не ударила. Она водила пальцами по краям одежды, чтобы не сжать руки в кулаки.
— Если ты так думаешь обо мне, ты совсем меня не знаешь.
— Правда состоит в том, Престон, что я тебя действительно не знаю. — На собственный слух Уилл говорил устало, как старик, как моряк, который пережил слишком много сражений и не может восстановить остроумие. — Я познакомился с тобой девять дней назад.
Воинственный запал, похоже, оставил и ее.
— Для меня это не девять дней. Для меня… — Она покачала головой и отвернулась, запахнув одежду и обхватив себя руками. Защищая себя.
Да, по ощущениям это больше, чем девять дней. Но в этом и сложность.
— Почему? — задал он вопрос, эхом звенящий в его уме. — Почему ты делаешь это… продолжаешь помолвку с этим человеком? Ты не знаешь, что он такое.
— Я знаю довольно. — Престон на миг закрыла глаза, словно могла отгородиться от отвратительной правды.
Он не отпустит ее так легко.
— Послушай меня, Прес. Он получает удовольствие с мальчиками. С детьми.
Антигона застыла, ее глаза медленно открывались, потемневшие, огромные от потрясения, ее лицо побелело, казалось, она вся покрылась ледяной коркой.
— Ты это пришел мне рассказать? Историю о его извращениях?
— Да. Он приезжает в Лондон, чтобы найти детей, у которых нет другого выхода, кроме как пойти с ним.
Повисла долгая тяжелая тишина, в нее проникали звуки города. Стук каретных колес по мостовой. Тихое ржание лошади. Позвякивание упряжи.
— Господи, помоги, — наконец дрожащим голосом сказала Антигона. — Теперь все обрело ужасный смысл.
Смысл?
— Какой в этом может быть смысл?
— Посмотри на меня. — Она раскинула руки, в ее голосе слышалось испуганное отвращение. — «Неуклюжая», «угловатая», мать часто повторяла эти слова. «Сорванец», «ребячливая». — Престон закрыла глаза, ее голос в неестественной, жуткой тишине походил на холодный призрак. — Ты сказал, мальчики… дети. Его излюбленное обращение ко мне это «непослушное дитя». И мама назвала ему меньший возраст, чем мне есть на самом деле. Я думала, это тщеславие, чтобы Касси казалась моложе, чтобы прикрыть мамино нелепое смущение из-за того, что она не вывозит нас в Лондон на светский сезон. — Антигона судорожно втянула воздух. — О Господи! Кажется, меня тошнит.
Уилл положил руки ей на шею и нагнул так, что голова оказалась у нее между коленей.
— Постарайся не попасть на мои сапоги и на свои тоже. И дыши. Делай медленный вдох через нос. — Он потирал большими пальцами ее сведенные плечи. — Просто дыши.
После нескольких глубоких вдохов она сказала:
— С тобой такое тоже бывало?
— Да. — Он продолжал растирать ее плечи, гладил ладонями спину.
— Можешь меня отпустить. — Антигона уперлась руками в колени и подняла голову.
— Через минуту. Осторожнее, сапоги не мои, я их одолжил. Так что пока дыши.
У Престон вырвался дрожащий выдох, и Уилл услышал, что она улыбается.
— Я уже в порядке. Правда.
— Тогда не выпрямляйся слишком быстро. Не хочу, чтобы ты упала в обморок.
— Я никогда не теряю сознания, — запротестовала Престон, но весь пыл возмущения оставил ее.
Уилл прислонил ее спиной к стене.
— Никогда не говори «никогда». Я падал в обморок.
Антигона все еще хватала ртом воздух, словно только что промчалась дистанцию на соревнованиях.
— Правда?
— Да. — Уилл решил отвлечь ее. — Упал как подкошенный. При первом залпе в Трафальгарской битве. Я стоял у гакаборта — для тебя, сухопутной леди, поясняю, это у кормы, — с сигнальными флажками. Я был сигнальщиком. Так что пришлось поднимать меня за шиворот в вертикальное положение. — Престон по-прежнему была бледна, но улыбалась, чего он и добивался. — Но, чтоб ты знала, тогда мне было только двенадцать.
— Слава Богу, что Олдридж тогда тебя не знал.
На это он мало что мог ответить.
— Прости. Но лучше тебе знать об этом.
— Да, — согласилась она, но была еще слишком потрясена, чтобы поверить в правду. Наверняка нутро у нее по-прежнему стянуто узлом.
— По крайней мере ты знаешь, что нужно теперь делать.
Она сделала то, чего он меньше всего ожидал — засмеялась, ее плечи дрогнули от безнадежного висельного юмора.
— Престон, ты знаешь, что тебе нужно делать? Тебе нужно разорвать помолвку.
— Да. — Она согласно кивнула, но глаза ее были зажмурены, а в голосе слышались изнеможение и безнадежное оцепенение. — Я это понимаю. — Она продолжала кивать. Но потрясение не проходило. Потрясение от знания. От страха того, что она, возможно, сделала. А может быть, ее трясло от мысли, что ей теперь нужно делать. Она сморщилась. — Господи, все так запуталось.
Уилл взял ее руки в свои, главным образом потому, что все еще хотел держать ее, пока мог.
— Смелее, — сказал он и поцеловал сначала одну ее руку, потом другую.
— Спасибо. Ты — настоящий друг. Больше никто не сказал мне об этом. Никто мне не сказал, хотя ясно, что люди это знали.
Он попытался разрядить ситуацию присущим ему юмором.
— Ты можешь поблагодарить меня позже.
Ее глаза открылись, Антигона смотрела на него со своей обычной прямотой.
— Я предпочитаю поблагодарить тебя сейчас. — Изнеможение в ее голосе постепенно сменялось решимостью. И чем-то еще. Чем-то прямым, требовательным и осознанным.