Гамов пошел на снижение, продолжая кружить над аэродромом. При каждом заходе на полосу, он убирал двигатели и планировал над ней, стараясь рассчитать снижение так, чтобы приземлиться в самом начале бетонки. На борту самолёта кроме членов экипажа находился американский полковник, который попросился, чтобы его подбросили до Нома. Поскольку в экипаже никто не говорил по-английски, Гамов жестами разъяснил ему причину возвращения в «Ладд-Филд», полковник кивнул головой в знак того, что понял ситуацию.

– Всем членам экипажа переместиться в хвост самолёта к стабилизатору, – дал команду пилот и добавил, обращаясь к бортрадисту. – А ты, Лёша, покрепче привяжи американца к своему сидению, чтобы не покалечился, да и на полосу ему смотреть ни к чему, а сам – к ребятам, в хвост, нужно менять центровку.

– Есть, командир, понял, – ответил механик и с помощью «международного языка жестов» усадил полковника на штатное место бортрадиста, крепко привязав его к креслу, сам по проходному люку полез к стабилизатору.

«Митчел» пошёл на последний разворот.

– Захожу на посадку, – сквозь треск эфира пробился голос Гамова.

«Господи! – Лена мысленно перекрестилась. – Спаси его!» И продолжала, как бы для себя: «Если останется жив, больше не буду его мучить, соглашусь выйти за него замуж».

Бомбардировщик выровнял курс и вышел на полосу напрямую. Пилот отключил оба мотора, поставил винты во флюгер и, планируя, пошёл на снижение. Расчёт оказался верным, колёса основного шасси коснулись полосы в самом её начале.

Самолёт, не опускаясь на переднюю ногу шасси, мчался со скоростью гоночного автомобиля, замедляя свой бег только сопротивлением набегающего потока. Тормозить было нельзя, при торможении он сразу клюнул бы носом и перевернулся.

Гамов как мог удерживал машину стабилизаторами, приподнимая вверх её носовую часть. Скорость уменьшалась, и нос стал проседать.

Оба «доджа» рванули с места и синхронно, выжимая из моторов всю мощь, понеслись вдоль полосы. Механики, привязанные в кузове, чтобы не упасть, держали в руках наготове толстые верёвки, которые нужно было успеть забросить на кили в тот момент, когда самолёт будет обгонять машины.

Пётр настолько увлёкся управлением самолёта, удержанием его на двух колёсах, что не видел ни этих машин, ни действий тех, кто сидел в них. Он только надеялся, что янки свою задачу выполнят. Вдруг он почувствовал сильный удар и удивился тому, что пропал горизонт.

С радостью для себя Гамов отметил, что самолёт продолжал катиться, только с задранным носом, да и скорость его заметно упала и продолжала снижаться. Это американские солдаты накинули верёвки на кили самолёта и притормозили его бег. Манёвр удался, он сделал это!

«Митчел» заметно замедлял скорость, но продолжал двигаться вперёд, таща за собой военные грузовики, которые не только стали тормозами самолёта, но и не дали опуститься на бетонку его носу. Полоса заканчивалась обрывистым берегом реки Тананы. Вот до этого самого берега и докатилась несуразная тройка.

Бомбардировщик с задранным носом, словно коренной вздыбленный конь, занесший передние копыта над пропастью, замер на краю обрыва, а два грузовика, неразрывно связанные с его хвостом туго натянутыми канатами, как бы выполняли роль пристяжных. Но при этом бежали не вперёд, а наоборот, сдерживали его, не давая упасть на бетонку.

Из грузовиков выскочили американские техники, они установили упоры под переднюю стойку самолёта и дали возможность ослабить верёвки. Пока экипаж выбирался из хвостового отсека, Пётр открыл люк, закрепил стремянку и первым спустился на землю. Следом за ним в проёме люка появилась тучная фигура пассажира – американского полковника ВВС. По его сияющему крупному лицу, шее, груди и спине струился пот. Рубашка промокла. Спустившись на землю, американец в порыве благодарности хотел было обнять советского капитана, но не решился. Он подошёл к пилоту и проговорил:

– Окей! – затем поднял большой палец и широко заулыбался, сверкая белоснежными крупными зубами, крепко сжал Петру руку.

Гамов тоже выглядел живописно. На мокрой всклокоченной голове ярким пятном выделялось красное от возбуждения лицо, на котором фонарями сверкали от счастья большие голубые глаза. В потемневшей от пота рубашке, он был похож скорее на сорванца-мальчишку, гонявшему мяч в каком-нибудь дворе, но никак не на героя-лётчика, своей смелостью и мастерством спасшего и самолёт, и людей, находившихся в нём.

Члены экипажа, оказавшись на земле, ринулись к своему командиру и стали обниматься с ним.

– И всё-таки я это сделал, – прошептал Пётр на ухо штурману, обнимая его. – Пусть «америкосы» знают, мы летаем не хуже их.

Даже в этой, аварийной ситуации Гамов продолжал соревноваться с американцами, доказывая им, что советские лётчики летают не хуже. В это время подъехал зелёный джип, из которого вылез начальник миссии Мачин в сопровождении переводчицы Лены Макаровой.

Пётр подошёл к начальнику и начал было докладывать, но тот остановил его и, пожимая руку, проговорил:

– Я всё видел, но у меня вопрос, когда ты, наконец, уймёшься? Когда начнёшь летать как все нормальные люди?

– Буду жить как нормальные люди тогда, когда перестану летать, товарищ командир.

– В другой обстановке я бы тебя наказал, но сейчас… – Мачин на мгновение задумался. – А, правда, что де Толли так сажал бомбардировщик?

– Да, он рассказывал. Сам я не догадался бы, ведь это ковбойский вариант.

– Ну, тогда тебе двойное спасибо и за самолёт, и за честь русского пилота, – он снял фуражку и обнял сияющего Гамова.

– Извините, Михаил Григорьевич, – впервые допуская такое обращение к начальнику, проговорил лётчик и обернулся к девушке.

Лена стояла рядом. Она смотрела на всё происходящее как бы со стороны. Всё, что её окружало – движение людей, всеобщая радость и веселье – было похоже на кадры кинематографа и то, что она сама является участником происходящего, никак не вязалось с теми чувствами, которые бушевали в ней. Лена только сейчас поняла, что этому человеку совсем недавно грозила смертельная опасность, а он, её Петя, благодаря своей смелости и умению летать, посадил аварийную машину и вышел победителем. Он смог сделать это! Он – лучший!

– Леночка, я вернулся, – Гамов, опасаясь очередной шутливой отговорки, протянул ей обе руки: – Выходи за меня замуж!

Он стоял перед ней сильный, красивый, решительный. И только сейчас, глядя на него, девушка впервые со времени их знакомства поняла, что любит этого человека, что готова идти за ним хоть на край света. Только с ним она будет счастлива и другого ей не надо. Кинувшись к нему на шею, она дала волю своим чувствам. Обливаясь слезами, она гладила его всклокоченные мокрые волосы и шептала:

– Я согласна!.. Я люблю тебя… Я хочу быть твоей женой… Только ты больше не летай так, я не перенесу.

До КДП доехали на командирском джипе. Когда вылезали из машины, Гамов обратил внимание на большое количество людей, которые радостно улыбались, внимательно рассматривая героя.