Для меня после катастрофы «Челленджера» опасность перестала быть абстрактной. Теперь она была прямо передо мной, и я задавался вопросом, как на это реагировать. Но, по правде сказать, ничего не изменилось. У нас с Каролой был единственный разговор на эту тему. Произошел он примерно через неделю после «Колумбии». Я спросил ее:

— Ну а что ты думаешь после того, что случилось?

— Мы всегда знали, что так может быть, — ответила она. — Ты летал только один раз. Неужели не хочешь полететь еще?

— Хочу.

На этом разговор окончился. Карола — специалист по лечебной физкультуре. Каждый день она имеет дело с людьми, которые, как обычно, вышли из дома, а потом попали в чудовищную автокатастрофу и теперь вынуждены снова учиться ходить. Она знает, что от беды не спрятаться. Ты просто должен продолжать делать то, что делаешь. Астронавты летают в космос — это наше дело. Уверен, когда Эрнест Шеклтон пытался пересечь Антарктику, шансы на успех были куда меньше 1 к 75. Это его не останавливало. В эпоху шаттлов НАСА наверстало упущенное, изучив вопрос, почему мы летаем в космос, во всех хитросплетениях, тогда как настоящий ответ был прост: «потому что». Мы летим, потому что летим. Мы делаем это, потому что делаем это. Потому что люди всегда это делали. Именно поэтому человечество вышло из пещер и рискнуло заглянуть за горизонт, чтобы попытаться увидеть, как выглядит мир вокруг нас.

Мы занимаемся исследованием. Это одна из основных человеческих потребностей — пытаться узнать больше только ради того, чтобы знать. Понимание того, что происходит на другом конце Галактики, — путь к пониманию нас самих, к пониманию того, кто мы такие и почему находимся здесь. 5000 лет назад в нашем представлении Земля была маленькой, плоской и ею правили живущие на Олимпе боги. Сегодня Земля — это огромный голубой космический корабль, мчащийся через вечно расширяющуюся Вселенную возрастом 13,8 млрд лет.

Поэтому мы и летим в космос.

Красота «Хаббла» в том, что, возможно, он сам является самым чистым воплощением этой идеи на сегодняшний день. Это не просто прибор, который может заглянуть в историю Вселенной глубже и дальше, чем любой другой когда-либо созданный аппарат. Знания, которые дает телескоп, принадлежат каждому. Правительство Соединенных Штатов вложило в этот инструмент миллиарды долларов, и каждый год мы получаем от него знания, а теперь собираемся выбросить его. Просто так. Это общая собственность не только американцев, но всех людей в мире. Телескоп был сделан исключительно для обогащения человечества знаниями, и это потрясающе. Необходимость в исследованиях в чистом виде всегда связана с жаждой познания, и этот принцип так важен, что люди готовы ради него рисковать жизнью. Поэтому заявление О'Кифа по поводу «Хаббла» вызвало просто взрыв среди тех, кого волновало будущее космических исследований, и поэтому мы не собирались дать нашему телескопу погибнуть без борьбы.

В апреле 2004 г., примерно через четыре месяца после того, как последняя экспедиция обслуживания была отменена, из округа Колумбия мне позвонил Грунсфелд. Он сказал: «Масса, я сейчас обсуждаю с центром Годдарда непилотируемый полет, чтобы спасти «Хаббл»». Это была мощная идея. Если посылать людей слишком рискованно, почему бы не послать роботов, которые поставят новые приборы и проведут ремонт, а люди будут управлять ими с Земли? Проблема безопасного свода телескопа с орбиты все еще оставалась. Мы в любом случае собирались послать робота, чтобы решить ее, так почему бы не использовать это как предлог для исследований и не посмотреть, не сможет ли робот сделать что-то еще, например заменить батареи и приборы?

Кто-то от Отдела астронавтов должен был стать во главе этих попыток, и Грунсфелд заявил, что это должен быть я. Он сказал: «Мне нужен кто-то, кто знает робототехнику. Мне нужен человек, который знает «Хаббл». Ты единственный, кто подходит под эти два параметра». Обычно, чтобы начать новую программу в Отделе астронавтов, нужно позвонить главе Отдела, и он назначит кого-нибудь подходящего. Грунсфелд не собирался идти этим путем. Он использовал свои каналы и получил от руководства НАСА особый запрос на меня. «Вот что скоро произойдет, — сказал Грунсфелд. — Так что будь готов».

Разумеется, через несколько дней я наткнулся в коридоре на Кента Ромингера, который сказал, что Грунсфелд проталкивает меня на эту непилотируемую миссию. К тому времени я уже был оператором связи, работал над ремонтом шаттла в аварийных ситуациях и занимался специальной подготовкой по ВКД. Я спросил, какие из моих обязанностей заменит эта новая работа. «Никакие, — ответил Кент. — Просто добавишь ее в свой список. Продолжай все остальное, но у этой работы высокий приоритет».

Меня вдруг осенило, что происходит: они пытались открыть для нас заднюю дверь, чтобы протолкнуть пилотируемую экспедицию обслуживания обратно в планы. Я не говорил об этом вслух, но думал с самого начала. Пока что план был послать роботизированную «руку», снабженную специальными манипуляторами, чтобы пристыковать ее к телескопу и произвести ремонт. Я начал собирать команду. Мой старый друг, любитель мороженого Клод Николье, швейцарский Джеймс Бонд, был ветераном выходов в открытый космос к «Хабблу» и специалистом по робототехнике. Через 10 лет после того, как он протащил мою систему отображения данных в НАСА, я позвонил Клоду и сказал, что у меня есть для него проект. Он тут же согласился, и мы снова стали работать вместе. Мы начали с имитационного моделирования в Хьюстоне и тестов в Центре Годдарда. Часть европейской изысканности Клода передалась и мне: я стал пить много латте.

Непилотируемая миссия была интересной задачей, и мы узнали много нового в процессе работы, но в конце концов проект убила его стоимость. Если учесть все аварийные ситуации, которые следовало предусмотреть и разработать планы действия на их случай, миссия стоила невообразимое количество долларов, а качество ремонта все еще оставляло желать лучшего. Замена гироскопов была слишком замысловатой задачей, чтобы с ней справился робот. Даже в открытии и закрытии задних дверец присутствовали свои хитрости. В конце концов дело кончилось тем, что эта непилотируемая миссия доказала ценность астронавтов. Люди могут мыслить спонтанно, способны импровизировать, обладают абстрактным мышлением.

Роботы всего этого не могут. Если вы сконструируете робота, способного выполнить задания A, B, С, и если вы полетите в космос и выяснится, что нужен робот, чтобы выполнить задания X, Y и Z, вам не повезло. Если у вас есть кто-то, обладающий человеческим мозгом и двумя руками с отстоящими большими пальцами, вы можете менять тактику на лету, работать над проблемой и искать решение. Это так же потрясающе, как шаттл, МКС и марсианские роверы, но самое полезное оборудование в космосе — это человек.

Наконец непилотируемая миссия сделала одну жизненно важную вещь: она собрала вместе команду по обслуживанию «Хаббла» и позволила нам двигаться вперед. Однажды Джин Кранц[43] рассказал мне, что после того, как программа «Аполлон» была завершена, он, чтобы удержать людей вместе, отправил их в Эллингтон, пока не началась программа Space Shuttle. Когда какой-то проект прекращает свое существование, люди тут же исчезают. Им нужна работа. Они начинают работать на другие компании. Они идут куда-то еще и начинают преподавать. Если позволить им разбежаться, обратно всех уже не соберешь. Их умения, знания и преемственность исчезнут навсегда. Если ты теряешь команду, ты теряешь все. Так было и с «Хабблом»: уже в тот день, когда отменили последний полет, люди начали рассылать резюме и искать новую работу. Мы должны были постараться сохранить как можно больше наших.