семнадцатилетние Агата отмечать не стала. В её душе не было праздника. Прошлый день рождения принёс только боль, и она с дрожью в сердце вспоминала месяц, который последовал за ним. Анна Георгиевна мялась, но не настаивала. С ней тоже творилось что-то странное. В голубых глазах облаком уже третий день висел не то испуг, не то отрешённость, не то надежда. Свои мысли она озвучила Агате только спустя два дня, пришла к ней в комнату и села на кровать.

– Знаешь, утром умер твой отец.

– От коронавируса?

Мать кивнула.

– У него с юности были слабые лёгкие. В субботу прощание. В морге на Менделеева.

Агата переплела пальцы и поняла, что ничего не чувствует. Отец умер для неё уже давно. В тот день, когда появился у дверей центра с пакетом гостинцев. А может, и раньше, когда оставил их с матерью.

И всё же наплевать на прощание она не смогла. Вторая жена отца, одетая во всё черное, громко рыдала у гроба. Их сын, как стойкий оловянный солдатик, стоял рядом. Агата силилась вспомнить сколько ему лет, но к нужным результатам так и не пришла. Она не держала долгую речь, не приносила соболезнований безутешной вдове и не оставляла на закрытом гробу ярко-красные гвоздики. Она простояла в конце зала ровно пять минут и вышла никем неузнанная и незамеченная. Слова «Прощай, папа!» – Агата произнесла на улице в небо.

Семье Наумовых повезло. Вирус обходил их стороной либо проник в их тела бессимптомно и ушёл незамеченным. Зоя Альбертовна болела тяжело. Долго лежала в больнице и не менее долго восстанавливалась дома. Их новая домработница Юлия потеряла только обоняние и вкус, но уже через две недели бодрая и ни на грамм не похудевшая вернулась к своим обязанностям. Почти так же легко отделался и Артур, а вот его мать, бывшую жену Вадима, угораздило заработать тяжёлую пневмонию. Позже Вадим рассказывал, что отдышка не оставляла её потом ещё полгода.

Кроме Андрея Игоревича, среди знакомых Агаты умерших не было. Подхватившие вирус преподаватели худо-бедно возвращались в строй. Даже пенсионеры. Хотя память у многих стала страдать, а хронические заболевания обострились. В обществе начали говорить о прививках. Анна Георгиевна ворчала. Агата этой новостью не интересовалась. До совершеннолетия у неё ещё было полно времени.

После сдачи летней сессии Анна Георгиевна всё-таки утащила Агату в Симферополь. Та упиралась всеми руками и ногами, но мать её не услышала. Приехав в «Дикую чайку», Агата превратилась в ходячую тень. Каждый угол, каждое деревце там напоминали ей о Даниле и бередили старые раны. Раны, которые ни в какую не хотели затягиваться.

Агата всем сердцем ненавидела Данила. Сильно. По-прежнему. Обида на него никуда не делась. Не уменьшилась ни на миллиметр. Но она его не забыла. Каждое её новое утро начиналось с мыслей о нём. Каждый вечер она засыпала с его именем на устах. Данил часто приходил к Агате во сне. Это были хорошие сны. Добрые, яркие и счастливые. В них он держал её за руку. В них он признавался ей в любви. В них он гладил её по волосам. По длинным, пушистым и блестящим волосам. В этих снах не было Леры, и иногда Агата хотела остаться в них навсегда.

В начале августа Анна Георгиевна наконец сжалилась над дочерью и отпустила её домой, а ровно через неделю вернулась на Урал сама.

Август две тысячи двадцать первого выдался дождливым и холодным. Агата целыми днями сидела дома и щёлкала по каналам огромной плазмы в гостиной. Но порой, когда солнце имело неосторожность почтить город своим присутствием, она выбиралась в парк. Агата хорошо знала, сколько шагов от её дома до парка. Каждую вылазку она занималась тем, что проверяла свою арифметику. И однажды Агата встретила в парке Леру.

В коротком белом сарафане и изящных бежевых босоножках эта ведьма шла в обнимку с каким-то парнем. Агата впервые видела этого человека. Но успела заметить, что он высокий, белобрысый и отнюдь не красивый. Достоинство ему добавляли только фирменные кроссовки да айфон последней модели.

От возмущения Агата покрылась испариной. Внутри неё как будто снова извергся тот самый спящий вулкан. По жилам вместо крови потекла горячая лава. Агата ненавидела Данила, но Леру она ненавидела сильнее. Это она украла её счастье. Это она потопталась по её жизни. Она знала, что Даня несвободен, но всё равно прыгнула к нему в постель. И вот сейчас, пока Данил служит, а это Агата знала наверняка, и ещё не вернулся, эта тварь, эта первостепенная сука крутит шашни с кем-то другим.

Не выдержав, Агата остановилась и, сложив руки рупором, от всего сердца пожелала ей смерти. Так прямо и сказала: «Чтоб ты подохла!»

Лера даже не обернулась. Скорее всего, такие проклятия ей было слышать не впервой. Зато её парень оглянулся, посмотрел на Агату и повертел у виска пальцем.

– Ты понимаешь, понимаешь? – кричала вечером Агата, в слезах рассказывая всё матери. – Он ещё служит, а она о нём уже и думать забыла. Уже завела себе другого!

Анна Георгиевна устало опустила взгляд на свой маникюр. Тот был сделан только вчера, но сегодня почему-то перестал ей нравиться. Истерику дочери она не понимала. Ей порядком надоели эти вздохи по Данилу. Прошло полтора года с их расставания, и Агате уже давно надо было успокоиться и найти себе другого. Но она никого вокруг не замечала. У Анны Георгиевны нескончаемая депрессия дочери вызывала раздражение. Она считала это слабостью. И уязвимостью. А ещё непозволительной роскошью. В конце концов, сама Анна Георгиевна после развода пришла в себя в разы быстрее.

– А я бы его ждала… Если бы мы были вместе, я бы его ждала трепетно и верно.

– Да прекратишь ты всё это или нет?! – Анна Георгиевна вскочила с дивана. У неё уже уши сворачивались в трубочку от наивности и глупости дочери. – Вы не вместе! Он тебе изменил! Он тебя предал! Обманул! И оставил ждать себя другую. А ты всё равно переживаешь! За кого ты переживаешь? За подонка! За негодяя! А знаешь, что самое обидное! Что после всего этого именно ты его и ждёшь! Причём трепетно и верно!

Глава 38

После разговора с Анной Георгиевной Агата не на шутку разозлилась. Ну вот