Мой Рабинович хотел ответить что-то язвительное, но, посмотрев на друзей, передумал. Вместо этого он улыбнулся им и наморщил лоб, видимо, пытаясь силой мысли разорвать путы или разметать бешеных женщин по белому свету. Сомневаюсь, что это у него бы получилось, но кое-что Сеня придумал.

– Слушай, Андрюха, давай, пока нас под прицелом не держат, рявкни во всю глотку, – предложил он. – Часть контузится, часть разбежится, а мы затем как-нибудь от веревок избавимся…

– Не получится, – буркнул Попов. – У меня уже полдня маковой росинки во рту не было. Глотка пересохла. Сейчас я не то что орать, нормально разговаривать не могу.

– Ну, может быть, попробуешь какую-нибудь присказку свою произнести, – попробовал Сеня еще один вариант. – Помнишь, как ты тогда с викингами лихо разобрался? Может, и сейчас получится…

Однако не получилось! Уж не знаю от чего, то ли из-за неподходящей атмосферы, то ли из-за особенностей греческого климата или из-за чего-то другого, но приобретенный в странствиях Андрюшин дар не срабатывал. Сколько он ни произносил всевозможных поговорок, прибауток и матерных пожеланий, ничего нового в окружающей нас обстановке не появлялось. Лишь Горыныч принялся дергаться и мычать. Но из-за того, что пасти были связаны в букетик, разобрать его мычание оказалось невозможным.

Мы все поникли и поняли, что обречены на какую-нибудь ужасную гибель. Сеня еще пытался хорохориться, предлагая различные бредовые варианты, вроде Божьего суда в Англии, но было очевидно, что и он выдохся. Ну, не было у нас возможностей для спасения!

А амазонки тем временем закончили обсуждение нашей участи. Правда, к единому мнению они не пришли и решили отложить вынесение окончательного вердикта до утра, но нам от этого легче не стало. Тем более, отправляясь спать, феминиствующие дамочки выставили поблизости караул из трех особ непередаваемо грозного вида. Решив хотя бы хорошо выспаться перед казнью, я улегся на мягкую траву и уже закрыл глаза, как вдруг уловил позади себя едва заметный шорох. Следом за ним до моих ноздрей донесся хорошо знакомый аромат и столь же узнаваемый голос прошептал на ухо Сене:

– Не двигайся и не подавай вида, что меня слышишь. Сейчас я постараюсь вас освободить!

Это была Немертея. И уж о чем я совершенно не мог подумать, так это о том, что я когда-нибудь обрадуюсь ее возвращению!

– Сидите тихо и не подавайте вида, что меня слышите, – шепотом проговорила Немертея. – Сейчас я разрежу ваши путы, но вы не двигайтесь. А когда я подам знак, сразу бегите в лес. Там дриады, они вас спрячут.

Титанида действовала быстро и бесшумно, словно профессиональный диверсант. Три воинственные дамочки, сидевшие напротив арестантов, за костром, даже и не заподозрили, что их добычу кто-то собрался отнять, и продолжали свой бесконечный спор о том, что следует сделать с мужчинами вообще и с пойманными экземплярами в частности.

Сеня, если бы раньше не знал Немертею, ни за что бы не поверил, что она существо из плоти и крови. Но по-настоящему ее мастерство смог оценить только Жомов. Ваня застыл, как статуя, тщательно соблюдая правила игры, и весь обратился в слух, пытаясь разобрать хоть какой-нибудь звук, выдающий присутствие титаниды. А когда, так ничего и не услышав, почувствовал, как нож в ее руках освобождает его от веревок, так удивленно выпучил глаза, что стал похож на чернобыльского рака – огромного, бесцветного и от избыточной дозы радиации навсегда забывшего, где ему зимовать положено.

Немертея исчезла так же бесшумно, как и появилась. Менты сидели, не шевелясь, ожидая обещанного сигнала. Секунды, прошедшие с момента исчезновения титаниды, растягивались в года, превращаясь в бесконечность. Жомов первым начал терять терпение, собираясь плюнуть на все и самостоятельно заняться своим спасением, но в этот момент Немертея вышла из леса на противоположной стороне лагеря амазонок и встала в позу адвоката, готовящегося сразить наповал своей речью присяжных заседателей.

– Сестры! – громко провозгласила она, привлекая к себе всеобщее внимание. – Ужели забыты вами законы чести и справедливости? Ужели люди, пусть и противоположного пола, но не причинившие вам зла, из-за простой прихоти должны становиться презренной добычей и подвергаться страшным и жестоким карам? Одумайтесь! Своей жестокостью вы породите только ответную жестокость и навсегда запятнаете свои имена. Потомки проклянут вас за изуверства, а матери станут пугать вами своих дочерей. Вы этого добиваетесь?..

– Фуфло! Не слушайте эту сумасшедшую, – раздались в ответ выкрики, а одна из охранниц и вовсе заорала на вес лагерь:

– Скажи спасибо, что ты баба. Иначе бы сейчас вместе с этими уродами сидела.

– Иди отсюда и не вводи нас в искушение! – поддержала ее товарка. – А то ведь мы можем и забыть, что ты с нами одного пола.

– Ну что же, – с пафосом ответила Немертея, обращаясь к последней. – Если ты, Ипполита, не хочешь слушаться голоса разума и нести в мир справедливость и доброту, то когда-нибудь амазонки лишатся всего – родины, крова и «тампаксов». А ты, жестокая, вдобавок и своего волшебного пояса. Это будет позже, а пока же вы лишитесь своей добычи. – И повернулась к ментам: – Бегите, мужчины! Бегите. Ваши мучительницы не получат ничего и будут прокляты!

Повторять дважды свой призыв Немертее не пришлось. Мужчины вскочили на ноги, хотя их взгляды на дальнейшее развитие событий тут же разделились. Греки что есть силы помчались в спасительную темноту леса, прямо в заботливые руки маленьких дриад. Сеня бросился отвязывать Мурзика, Попов подхватил на руки Горыныча, пытавшегося что-то сказать, и застыл на месте, нерешительно переводя взгляд с улепетывающих греков на своих друзей, а Ваня Жомов не спеша отстегнул от пояса дубинку.

– Нет, хоть они и бабы, но мозги им вправить нужно срочно, – со знанием дела проговорил он. – Иначе потом мужики намучаются, когда кого-нибудь из этих мегер в жены возьмут.

– А стрелы? – растерянно поинтересовался Попов.

– Не боись, – успокоил его омоновец. – Сейчас дистанцию сократим и выстрелить по нам они не смогут.

– Ну и ладно, – кивнул головой Андрей. – Тогда дайте мне чем-нибудь горло промочить.

Однако сделать это оказалось не так просто. Амазонки, до этого оторопело смотревшие на чудом освободившихся пленников, завопили, как стая одуревших от воздержания кошек, и бросились вперед, спеша вернуть ментам на руки веревки. Первыми, естественно, около бывших пленников оказались их незадачливые стражницы.

Ваня долго не церемонился, отбив удар бронзового меча дубинкой так, что холодное оружие вылетело из рук взбесившейся амазонки и птицей унеслось выше деревьев, доставшись спящей в гнезде вороне в качестве сувенира. Та от такого подарка совершенно ошалела и, трижды каркнув, от счастья потеряла чувства, вывалившись из гнезда. Ну, а Ваня одной рукой развернул незадачливую воительницу и стукнул по мягкому месту так, что та против своей воли помчалась следом за мечом. Правда, на бреющем полете. Следующую стражницу омоновец нежно усыпил при помощи удара резиновой дубинкой по девичьему темечку, ну а третьей амазонкой занялись Рабинович с Мурзиком. Первый лишил ее чести, отобрав меч, а второй навсегда опозорил парочкой укусов в филейные части и заставил плача бежать через весь лагерь.