– А ты всерьез решила идти в медицину? – задумчиво спросила Вера. – Почему?

– Хочу помогать людям, – тут же откликнулась Наташка. – Я знаю: работа тяжелая, платят мало… Пусть. Я все хорошо обдумала, это для меня.

– Но ты же не просто так сюда пришла, – напомнила Вера. – Значит, хотела о чем-то поговорить?

Наташка замешкалась. Потом крепко сплела пальцы и кивнула:

– Ага. Есть одна проблема. Одна-единственная. Только из-за нее я иногда сомневаюсь.

– Что это?

Помолчала, разглядывая скатерть. Подняла глаза:

– Ошибки. Я боюсь ошибиться. В других профессиях проще, ошибку можно исправить. Но не здесь. Второго шанса не будет. А если… – она запнулась. – А если ценой моей ошибки станет жизнь человека? Как вообще с этим жить? – Понизила голос: – Только Ленке не говорите, я ее знаю: сразу станет на больное давить. А пока не прочухала…

– Сложно давать совет… – медленно проговорила Вера.

– Я понимаю, но… Вы каждый день принимаете решения, от которых зависит чужая жизнь. – Наташка подалась вперед, сжимая в ладонях кружку с чаем. – Вы должны знать ответ.

Вера поморщилась:

– На эту тему тебе бы лучше с нашими ведущими хирургами поговорить – вот у кого реально жизнь человеческая в руках. Ну и у меня, конечно, бывают моменты… Думаю, они бы тебе сказали, что решения все равно кому-то всегда приходится принимать, потому что кто-то ведь должен лечить людей. Не ошибается тот, кто ничего не делает. Ошибки в нашей работе неизбежны. Если падаешь – нужно подниматься и идти дальше. Как-то так. Никакой великой врачебной мудрости, просто терпение.

– Это из какого-то сериала про врачей, да? Звучит как набор готовых фраз, – усмехнулась Наташка, – готовых и неубедительных. И мне по-прежнему страшно.

– Из сериала? – улыбнулась Вера. – Пожалуй. Я этот сериал все свое детство смотрела. У меня ведь особого-то выбора не было – я потомственная. У меня и мама, и папа врачами на скорой работали. Сутки дежурят, потом двое дома. И знаешь что? На следующий день после смены я всегда могла сразу определить, как у них смена прошла, особенно по маме. Бывает, просто летает по квартире, все у нее в руках горит, спорится. А бывает, с утра и с постели не встает, лежит лицом к стенке, и так до полудня. Я тогда сама завтрак готовила, и себе, и ей, только она все равно не ела. Это в те дни, когда у нее кто-то умирал на смене. А это ведь скорая, там часто умирают…

Наташка слушала сосредоточенно – все-таки Вере удалось завладеть ее вниманием.

– И тебе… то есть вам… разве не было страшно после этого в медицинский идти? Вон ваша мама как страдала…

– Зато в тот день, когда ей надо было идти на смену, она всегда просыпалась счастливой. Она мне часто говорила, что жизнь сложна и в ней бывает всякое, бывают горе, отчаяние, тоска, но зато врач – единственный, кто всегда точно знает, зачем он встает с постели: чтобы помогать людям. Поэтому я про другие профессии даже и не думала – только в мед! Чтобы точно знать, зачем я утром просыпаюсь, зачем живу… А как побороть страх ошибки?.. Тут у каждого, наверное, свой ответ. Вот тебе мой: я просто делаю все, что в моих силах, и после этого надеюсь, что тех, кому я смогу помочь, будет больше, чем тех, кому помочь не удастся. Из-за ошибки или просто потому, что слишком поздно. Часто, когда ты все сделал верно, а помочь не смог, – это еще больнее и обиднее. И знаешь, я сама только недавно поняла, что это неважно, что мы никогда не сможем выиграть у смерти или болезни вчистую. Ну и пусть, пусть по очкам. Главное, чтобы счет был в нашу пользу, и как можно больше.

– Но… – Наташка нахмурилась, – это ведь не бокс или хоккей. Мне кажется, арифметика тут не утешает. Люди ведь неповторимы, каждая человеческая жизнь бесценна. Стать причиной смерти пусть даже и одного человека… разве это не ужасно? Мне кажется, я бы этого не пережила…

– Да, – сказала Вера, – это ужасно. Словами не описать, что чувствуешь. Ты никогда не забудешь первого, кого не сможешь спасти и он умрет прямо под твоими руками. Но если отказаться, если сдаться своему страху, то что взамен? Можно выбрать другую работу: шить платья или сидеть в офисе – что угодно. Почему нет? Но тогда кто-то другой должен будет встать вместо тебя на это место. И он тоже будет делать ошибки, и может быть, больше, если он окажется хуже тебя. И тогда, получается, в этих дополнительных смертях тоже виновата ты. Ведь ты могла бы их спасти, а вместо этого предпочла сидеть в офисе или за швейной машинкой… Лучше просто сразу признайся себе, что ты не Бог. Люди все равно будут болеть, и некоторые из них будут умирать… Но бездействуя, ты не поможешь вообще никому. Так чтó ты выбираешь: делать или не делать? Помогать или рассуждать?

Наташка смотрела на нее, приоткрыв рот:

– Я… Я хочу действовать.

– А если ошибешься?

– Приму это и пойду дальше.

– Молодец, – слегка улыбнулась Вера. – И прости: я обещала не промывать тебе мозги, а сама…

– Ничего. Спасибо! Мне был нужен этот разговор.

– И хорошо, что ты пришла сейчас, – задумчиво сказала Вера, – а не неделю или месяц назад. Тогда, пожалуй, у меня самой не было ответов. Как будто раньше я их знала, но потом почему-то забыла… а теперь опять вспомнила. Ну что, еще чаю?..

* * *

Макс непонятно смотрел на нее. Молчал, барабаня пальцами по столу.

– Ты не поверил.

– Сложно сказать. – Откинулся на спинку стула. – Видео не осталось?

Грета, привстав на кресле, протянула ему планшет:

– Нет. Ничего не сохранилось. Пальцем не трогала. Все пропало.

– Так что мы остались без обалденного сюжета, – подытожил Макс. – Даже без двух.

– Как? Кунгурская пещера…

– Все коту под хвост. Никаких мертвецов, никаких газовых огоньков – вообще ничего. Темень и сосульки. Вернулся несолоно хлебавши, надеялся на тебя – и вот…

– Кстати, – неуверенно предположила Грета, – ты ведь можешь снова подключиться к архиву камер наблюдения галереи?

– Конечно.

Макс развернулся, затрещал клавиатурой. Через пару минут развернулся, его лицо выражало озабоченность:

– Записи испорчены, как раньше. Вот вы в зале, вот пошел перец с солью, вот никого уже нет.

– Засада-то какая, – Грета ударила кулаком по подлокотнику кресла.

– Да ладно тебе, не кипятись, – примирительно сказал Макс. – Можно подумать, в первый раз у нас срывается первоклассный сюжет. Обидно, но не смертельно.

– Не из-за видео. Ты не веришь мне, вот что обидно. Как же так?

– Ну… прости мой узкий и ограниченный разум, – усмехнулся Макс. – Я верю фактам и логике. Логика вроде есть, но фактов нет. Однако если все это правда, должны ведь и другие факты найтись – не могли они за столько веков нигде не наследить… Мне нужно время, чтобы все это обдумать.