Речь Михайлова, обращенная к нам, заставила мгновенно забыть обо всем. Оказывается, мы трое и есть та самая советская делегация, которая отправляется в США на Всемирную студенческую ассамблею, чье проведение назначено на 2–5 сентября сего года в городе Вашингтоне. Потому рано утром 14 августа, то есть послезавтра, мы вылетаем с аэродрома Внуково на транспортном самолете «Ли-2» в Соединенные Штаты через Ирак и Египет.

Честное слово, в первые минуты я не поверила собственным ушам, решила, что это – неуместная шутка, ибо Николай Александрович, будучи человеком веселым, любил пошутить. Кругом – война, разруха, смерть и кровь ни в чем не повинных людей, а британцы с американцами вместо того, чтобы по-настоящему помогать нашему государству, выдумывают какие-то странные развлечения.

Однако дальнейшие события убедили меня в том, что делегация действительно сформирована и действительно полетит за океан. Из кабинета Михайлова мы довольно быстро переместились в кабинет заведующего отделом агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) Александрова. Он устроил нам настоящий экзамен по истории партии и комсомола, интересовался деталями наших биографий и пребывания в РККА, участия в боях, нашими оценками текущей политики. Судя по всему, ответами товарищ Александров остался доволен.

Вторую половину дня мы тоже провели продуктивно. Нас принял Георгий Михайлович Димитров, генеральный секретарь Исполкома Коминтерна (Коммунистического Интернационала, международной организации, объединявшей рабочие и коммунистические партии заграницей). Знаменитый болгарский революционер, герой Лейптигского процесса в 1933 году, где он, безосновательно обвиненный в поджоге Рейхстага, сумел сам, превосходно владея немецким языком, стать обвинителем германского нацизма. В Советском Союзе знали Димитрова как убежденного борца за дело освобождения рабочего класса, преданного коммунистическим идеям.

Более трех часов продолжалась беседа Димитрова с нами. Он говорил о молодежных организациях, существующих в капиталистических странах, о классовой борьбе, о том, каким должно быть наше поведение на заседаниях Всемирной студенческой ассамблеи.

Вечером нас отвезли в Наркомат иностранных дел. Мы очутились в его подвальном помещении, похожем на огромный универмаг, только безлюдный. В витринах и на застекленных прилавках там лежали предметы мужского и женского туалета, в свободной продаже в Москве давно не встречающиеся.

Меня сопровождал молодой сотрудник, и мне было несколько неудобно при нем подбирать нужные вещи. Он же, ничуть не стесняясь, давал весьма разумные советы, и скоро оба больших чемодана, выданные мне тут же, наполнились доверху. Платья, блузки, юбки, английские жакеты, нижнее белье, чулки, носки, носовые платки, шляпки, перчатки и шарфики разных цветов и фасонов, даже обувь – все эти дали бесплатно, аккуратно упаковали и попросили расписаться в длинной ведомости.

Но этим дело не ограничилось.

Мы с Пчелинцевым являлись военнослужащими, и нас решили экипировать соответствующим образом. Так мы попали в экспериментальную пошивочную мастерскую Наркомата обороны на Фрунзенской набережной, в народе называемую «генеральским ателье». Если для Пчелинцева парадный мундир подобрали в течение часа, то со мной ничего у них не получалось. Женских парадных кителей в ателье не было, сшить такую одежду за сутки не смог бы никто. Приняли решение переделать одну из генеральских гимнастерок из тонкого чистошерстяного габардина, сняли мерки и обещали доставить заказ прямо в ЦК ВЛКСМ завтра утром. Поскольку тут же находилась сапожная мастерская, то принесли и сапоги, очень красивые, со стоячими лакированными голенищами «бутылочкой», с модными квадратными носами. Но извечная проблема – большой размер. Пришлось согласиться на 37-й, меньшего они не шили.

Обувь для снайпера – серьезная вещь при его многокилометровых переходах. Но никогда прежде не было у меня таких удобных, легких сапог, облегающих ногу.

Погрешила бы против истины, не упомянув об особых консультациях, которые провели с нами сотрудники компетентных органов. Мы узнали много нового для себя о нынешней политике союзных держав, о государственном устройстве Соединенных Штатов, об их лидерах. Нам рассказывали, какие могут возникнуть ситуации, предупреждали о возможных провокациях (провокации и впрямь имели место, их пытались устраивать те, кто не желал сближения народов Советского Союза и Соединенных Штатов), советовали, как себя вести в подобных случаях. Кроме того, нам предоставили заранее подготовленные тезисы выступлений. Кое-что советовали запомнить, кое-что разрешили записать. Все это потом очень пригодилось в ходе нашего визита в США, Канаду и Англию.

Довольно сложным был вопрос о знании языка. Переводчиков делегации предоставят, в том никто не сомневался. Но лучше иметь хоть какие-то собственные познания, потому что возможны контакты – и они весьма важны – с простыми людьми на митингах. Николай Красавченко честно признался, что никакими языками не владеет. Владимир Пчелинцев в Горном институте изучал только немецкий. Я, вспомнив наши домашние занятия с мамой и хорошее преподавание иностранных языков в университете, сообщила, что английский язык немного знаю.

Из Наркомата иностранных дел привезли наши заграничные паспорта. Они выглядели красиво и солидно: продолговатой формы, в твердой обложке, оклеенной красным шелком с вытесненным гербом СССР, внутри – текст на русском и французском языках и маленькая фотография снизу. Мое семейное положение сотрудники Наркоминдела определили самостоятельно: «не замужем». Прилагалось и описание примет. Я узнала, что рост у меня средний, глаза карие, нос прямой, цвет волос – шатенка.

Кроме того, делегацию снабдили валютой: две тысячи долларов каждому. Тогда это была вполне приличная сумма. Выдали ее мелкими купюрами, и толстая пачка зеленоватых американских денег с портретами президентов заняла много места в чемодане.

Все происходило слишком быстро, чтобы мы в полной мере могли отдать себе отчет в том, насколько сложно и необычно порученное дело. Нам не давали времени на размышления, и сильно растерянные от калейдоскопа внезапных событий, от увиденного и услышанного за последние часы, мы поздним вечером опять попали в здание ЦК ВЛКСМ на Маросейке и углу улицы Серова, на четвертый этаж, в кабинет Николая Михайлова.

Кажется, он единственный понимал, какие чувства нас обуревают, какие мысли бродят у нас в голове. Он заговорил о том, что мы – молоды, но мы – не дети, у нас есть военный опыт, а война – мудрый, хотя и жестокий учитель. Американцам, не ведающим о нынешней войне ничего, надо передать наши знания, наши представления о ней так, чтобы они поняли: схватка сейчас идет не на жизнь, а на смерть, за будущее всего человечества. Придумывать нам что-либо не придется. Главное для каждого из нас – быть самим собой. Конечно, это – испытание: внезапно очутиться в абсолютно чуждом мире. Но здесь, в Москве, сделали все возможное, чтобы хорошо подготовить к нему членов студенческой делегации.

В молчании мы выслушали его поучение.

Вероятно, следовало немедленно ответить первому секретарю ЦК ВЛКСМ, заверить, что не подведем, приложим все силы, высокое доверие оправдаем. Однако слова пока не складывались во фразы, и я задумчиво смотрела в окно на летнее московское небо: высокое, чистое, блистающее тысячами звезд. У нас на юге, в Причерноморье, небо ночью темнее, а звезды горят гораздо ярче. Сколько раз моя одинокая охота начиналась под ними! Сколько раз они освещали для меня извилистую тропинку в заколдованном крымском лесу!