– Брент…

– Идем. Давай-ка вернемся в дом, пока кто-нибудь не вызвал полицию, – мрачно пошутил он.

Гейли хотела пойти, но споткнулась и едва не упала. Муж подхватил ее и быстро зашагал к дому. Возле кухни он остановился и поставил жену на пол, чтобы зайти за бутылкой бренди. Вернувшись в холл, снова взял Гейли на руки и понес вверх по лестнице. Устроив жену на постели, он завернул ее в одеяло, потому что она была холодна, как сама смерть.

– Брент! – Гейли протянула к нему руки. Он усмехнулся и поцеловал ее пальцы:

– Придется остричь вам ноготки, леди. Я сейчас вернусь. Только смою вот это.

Она сидела и дрожала, дожидаясь Брента. Когда он вернулся, царапины на груди все еще были красными и опухшими.

– О Боже! – виновато ахнула Гейли.

– Пустяки.

– Нет, не пустяки!

– Что на этот раз тебе приснилось? Что я – людоед? – Брент попытался рассмеяться. – Или что я снова нападаю? Клянусь вам, миссис Мак-Келли, я вел себя как истинный джентльмен.

– О, Брент, не шути! Не надо! Я ничего не помню! Один ужас. Бог мой, Брент, с нами происходит что-то страшное, а я, как назло, ничего не могу вспомнить!

Он налил в бокал немного бренди, отпил глоток, а потом, усевшись за ее спиной, поднес напиток ко рту Гейли. Она хлебнула и закашлялась:

– Брент, как я попала на лужайку? Как это случилось?

Он вздохнул и лег на спину:

– У тебя снова был кошмар. Ты проснулась, крича так, будто за тобой гнался Кинг-Конг. Я попытался тебя успокоить, но получил в челюсть. Доложу, это был отменный удар.

– О Господи!

– Дорогая, я немножко шучу.

– Ты не можешь! Нельзя так шутить! Это слишком серьезно!

– Может, мы слишком серьезно все воспринимаем? – упрямо молвил Брент.

– Расскажи правду.

– Но это правда. Ты ударила меня и вырвалась. Я успел схватить трусы, халат и рванул следом. На поиски остального не было времени.

– Брент…

– Но могло получиться гораздо хуже. Представляешь, если бы я схватил твои трусы и свой халат?!

– Брент!

– Гейли, остынь, все хорошо!

– Вряд ли! Я била тебя, впивалась в тебя ногтями, а ты заявляешь…

– Я не умру от этого.

– Брент, умоляю! Видишь, как далеко все зашло! Он встал с кровати, и Гейли поняла, что муж куда сильнее озабочен, чем хотел бы показать. Проведя пальцами по волосам и одним глотком прикончив бренди, он сел рядом:

– Гейли, я не знаю, что делать. Мы побывали у Шаффера, ты посещаешь его несколько недель кряду. – С этими словами Брент обхватил жену рукой и придвинул к себе. – Может быть, он неважный специалист?

– Не думаю, – уныло промолвила она. – Завтра я еду на прием.

– Ты собираешься продолжать визиты?

– Да. Собираюсь рассказать все как было: что выбежала ночью из дома голая, предварительно расцарапав лицо и грудь мужу, но по-прежнему не могу объяснить, почему я это сделала.

– Но, дорогая…

– Ох, Брент!

– Гейли, – серьезно спросил он. – Дело, случайно, не в Тейне?

– В Тейне?

– Да, в Тейне. Помнишь, тот парень, с которым ты жила в Париже? Ведь он… покончил с собой? Я помню твой рассказ о ссоре. Тебе не кажется, что ты можешь в этих кошмарах принимать меня за него?

Печально поглядев на мужа, Гейли покачала головой:

– Это такая давняя история. И я никогда не испытывала к нему того, что испытываю к тебе.

– Я верю, Гейли. И знаю. Но… – Брент замялся. – Сегодня ты вела себя совершенно дико. Ты тряслась от страха и ненависти, долго страшно кричала…

Я ищу ответа. Поговори с Шаффером. Посмотрим, что он скажет.

– Но…

– Но что?

– Брент, ты веришь в его помощь? Мак-Келли вздохнул и вновь провел по волосам.

Царапина на щеке снова закровоточила.

– О Брент! – шепнула Гейли и, дотронувшись до красной полосы на лице мужа, принялась отчаянно плакать. Брент никак не мог успокоить ее. Он долго-долго держал ее в объятиях. А когда она постепенно затихла, он развернул ее к себе лицом, чтобы заглянуть в глаза.

– Все должно быть хорошо. Все будет хорошо, Гейли, потому что я тебя люблю. Не важно, что еще случится, я люблю тебя и буду любить до смертного часа.

Брент погладил ее по щеке, и Гейли поцеловала его. Скоро, положив голову на грудь мужа, она заснула. В эту ночь ей больше ничего не приснилось.

Гейли никогда не заставила бы себя лечь на кушетку в кабинете психиатра. Доктор Шаффер не требовал этого. Он постоянно напоминал, что пациент волен сидеть, лежать или стоять, безразлично, на ногах ли, на голове ли, главное, чтобы ему было удобно.

Сейчас она села в кресло-качалку перед камином и стала потихоньку попивать горячий чай. Она рассказала врачу, что случилось прошлой ночью, и доктор выслушал ее не перебивая. Затем он принялся расспрашивать, и каждый вопрос начинался одинаково: «Не допускаете ли вы, Гейли…» «Не допускаете ли вы, Гейли, что ваш муж хотел вас обидеть? Не допускаете ли вы, что в вашей душе затаилось чувство ревности? Не допускаете ли вы, что ваш брак был ошибкой?» Нет, нет и нет. Она рассказала Шафферу, что Брент пытался найти объяснение происходящему в ее прошлых взаимоотношениях с Тейном:

– Он предположил, что я подсознательно жажду расквитаться с давним обидчиком и, во сне принимая за него Брента, осуществляю затаенное желание. Муж всерьез предложил обсудить этот вариант с вами. Но я уверена, что ни наяву, ни во сне не жажду мести. Тейн умер страшной, нелепой смертью. Он и без того достаточно наказан за все грехи.

Потом Шаффер поинтересовался, не боится ли она попыток со стороны супруга с какой-либо целью внушить ей мысль о ее невменяемости. Что-то в его речах сильно раздражало Гейли… Ее не оставляло ощущение, что доктор заранее убежден в психической нормальности Брента, если, конечно, не считать его странного выбора спутницы жизни.

Прежде Шаффер нравился ей, хотя она была уверена в полной бесполезности этих сеансов. Но сегодня Гейли возненавидела этого старикашку. Когда доктор принялся настойчиво убеждать ее, что не может помочь пациенту, который не стремится к выздоровлению, она разрыдалась и бросилась прочь из кабинета. В приемной Гейли опомнилась и остановилась. Поведение ее и впрямь трудно было назвать нормальным: вдруг она резко развернулась и стремительно ворвалась обратно в кабинет.

– Я не питала ненависти к маме и никаких неестественных влечений к отцу! – выпалила она в лицо Шафферу. – Мои родители были замечательными людьми. Я никогда и ни при каких обстоятельствах не чернила их добрые имена, но порой сердилась за ограничение самостоятельности. Я потеряла их, разумеется, очень страдала, но все-таки справилась с этим горем. Что до Тейна – это правда. Я чувствовала себя виновной, однако никогда не зацикливалась на этом, доктор Шаффер, как вы, вероятно, решили. Я понимала, что он губит себя, понимала, что ничем не смогу ему помочь. И, слава Богу, я по-прежнему дружна с его семьей. Доктор Шаффер, у нас с Брентом есть настоящая проблема. Я молю о помощи, я совершенно потеряна. Но если вы не можете помочь, то прошу вас не делать из меня, в довершение всего, абсолютную дуру!