– Только не делайте глупостей, – она на мгновение прижалась губами к его щеке. – Не делайте глупостей, Казак.

Едва у него за спиной захлопнулась дверь номера, как он выдернул косынку из-под жилета и, действуя правой рукой и зубами, затянул её на левой руке выше локтя. С присущим ему педантизмом Лаи собирался выполнить обещание буквально.

Марс, экспедиция D-12, 19 ноября 2309 года по земному календарю (20 сентября 189 г. по марсианскому).

Археологи прилипли носами к стеклу шлюзовой. Двое спасателей внесли закрытые носилки; третий тащил мешок со скафандром Лаи. За ними вошёл четвёртый – видимо, сопровождающий врач. Воздух заполнил шлюзовую, вспыхнула надпись, разрешающая снять скафандры. Колпак носилок был открыт; завёрнутого в махровую простыню Лаи вынесли из шлюзовой в коридор.

– Где у вас медпункт? – спросил врач – тот самый японец. Мэлори объяснил. Врач пригляделся к нему внимательнее. Под пронзительным взглядом его азиатских глаз Мэлори почувствовал себя неуютно.

– Вы начальник этой экспедиции? Я с вами разговаривал по скайпу?

Мэлори утвердительно кивнул. Японца прорвало.

– Вас под суд надо отдать! – выкрикнул он, тряся седой чёлкой. – Как вы могли отпустить его одного? У него же амола!

– Амола? – Мэлори лихорадочно вспоминал, слышал ли он это слово. – Что это за болезнь?

Маленький доктор отступил назад. На лице его обозначилась недоверчивость.

– Вы шутите? У оленей эта болезнь называется «гон».

– Что? – Мэлори едва воспринимал то, что ему говорят.

– У него уровень тестостерона зашкаливает. Очевидно, при акклиматизации на Марсе случился сбой биологического календаря. Мы вкололи ему антиандроген, это немного облегчит положение.

Он снова зло посмотрел на Мэлори.

– Это что, ваша первая совместная экспедиция с барнардцами?

– Третья, – растерянно ответил Мэлори, чувствуя себя так, словно он лжёт – хотя это была чистая правда.

– Тогда вы кретин! – резюмировал врач и быстрым шагом пошёл догонять спасателей с носилками.

Молча стиснув зубы, Мэлори повернулся и ушёл в пустующую комнату отдыха. Рухнув в мягкое кресло, он сжал голову руками. Пальцы смяли белокурую с проседью причёску, ногти вонзились в кожу залысин. То самое место вверху виска с готовностью откликнулось жгучей болью.

Голова, тупо подумал Мэлори. Вроде бы она есть, и вроде бы функционирует, а почему в итоге выходит полный дурдом?

У двери медпункта к стене жалась смуглолицая фигура в запачканном кремовом свитере. Флендерс хотел войти и в то же время робел перед Эльзой Рэй. Наконец он подавил волнение и взялся за ручку двери.

– Кто там? – Эльза повернулась в кресле ему навстречу. – Джеффри?

– Как он? – быстро спросил Флендерс. – Можно взглянуть?

– Только на минутку, – она приподняла очки, и Флендерс вдруг увидел, что у неё доверчивые глаза дошкольницы. Наверное, поэтому она и носила очки вместо линз. Он благодарно кивнул и боком протиснулся в полуоткрытую дверь.

Лаи лежал, утонув заросшей темноволосой головой в подушке; в руку его у сгиба локтя была воткнута капельница, с запёкшихся губ ещё не сошла синева. Флендерс придвинул стул к койке и сел. Он глядел на белую мускулистую руку, варварски проколотую иглой под прозрачным пластырем (неужели эти методы всё ещё применяются?), на бескровное небритое лицо Лаи с тёмными пятнами вокруг глаз – бесконечно милое лицо. Ему страшно хотелось поцеловать эти потрескавшиеся губы и седые виски. Никогда в жизни он не сможет сказать Лаи, как он его любит. Ведь у барнардцев не бывает любви между мужчинами; у них не бывает любви даже между мужчиной и женщиной – их отношения вообще непереводимы на язык земных понятий.

Флендерс взял в свои оливковые ладони маленькую белую кисть Лаи и поднёс его пальцы к губам.

Барнардец пошевелился и открыл глаза.

– Джеффри, это ты? – прошептал он. – Я что, уже на станции?

– Всё в порядке, – Флендерс бережно опустил его руку на одеяло. – Отдыхай.

– А скафандр? Камера? Нельзя, чтобы съёмки пропали. Джеффри, я там такое нашёл…

– Скафандр у нас. Камера, по-моему, цела. Я скажу ребятам, чтобы скачали с неё запись.

Лаи расслабился; на порозовевших губах показалось подобие улыбки.

– Я спас его, – он любовно погладил разметавшийся по подушке локон. – Мне не придётся его отрезать.

– Вы с ума посходили, – раздался возмущённый голос Эльзы Рэй, перекрываемый шумом и галдежом. – Сразу столько народу! Я не пущу…

Эльза едва не свалилась в дверной проём спиной вперёд, сметённая командой археологов. Экспедиция D-12 ввалилась в палату в полном составе. Четверо барнардцев со всей непосредственностью кинулись обнимать Лаи. Ори и Таафа тёрлись щеками о его запущенную бороду, а Айена по-земному чмокнула его в лоб. Фоо плакал в три ручья.

– Вик… Казак… – запинаясь, проговорил Коннолли и тоже шмыгнул носом. – Живой!

– Частично, – иронически откликнулся Лаи. Эрика Йонсдоттир положила ему на одеяло бумажного журавлика-оригами. В ногах стояли Лика и Симон Лагранж. Не было только Мэлори. Никто особо не интересовался, где он.

– Вы хоть понимаете, как вы нас перепугали? – Лагранж говорил невнятно, катая под языком таблетку «Кардиосана». Лицо Лаи исказилось в болезненной гримасе.

– Я готов принять от вас упрёки, Симон-миир, – он впервые обратился к французу по обычаю своей планеты. – Согласен, я повёл себя не слишком корректно.

– Корректно! – вздохнул Лагранж, поглядев на капельницу. – Ох уж эти барнардцы!.. Но почему не было слышно маячка?

– Очень просто. Я был под землёй.

– Под землёй? – ахнула Лика. – Как это?

– Что ты нашёл? – нетерпеливо спросил Флендерс. Лаи приподнялся и упёрся локтем свободной руки в подушку.

– Это всё очень странно… Вход я обнаружил ещё в первую поездку. Я думал, что имею дело с военным объектом. А это чёртов музей!

В медиа-зале Лагранж, Лика и Коннолли снимали запись с камеры шлема Лаи.

– Merde, – сказал старик. На экране был огромный зал, потолок и стены которого были сплошь покрыты мозаиками. Цветное стекло всё ещё сохраняло краски через семьсот миллионов лет. Повсюду были драконы. Их было две разновидности – высокие, статные, с золотистой чешуёй и теменным глазом, и маленькие, уродливые, красные, без теменного глаза. Золотые гнали красных, целились в них из какого-то оружия и попирали их ногами; красные злобно огрызались, крались куда-то с явно вредительскими намерениями; на одной из мозаик красный дракон подобрался к детёнышу золотого и тянул когтистые лапы к его горлу. В середине потолка, в овале, возвышалась монументальная фигура золотого дракона в парадном одеянии. Того самого, чей портрет был на иридиевой бляшке.