Я представила себе, как снова вхожу в гостиную, снова берусь за свой чай, дослушиваю «Возвращение домой» (диск уже дошел до этой песни). Почему же моя нога, словно сама собой, шагнула на лестницу? Я смотрела вверх, на узкие ступеньки, на вытертый ковер, и не задумывалась, что же ждет там, где лестница поворачивает направо и исчезает. Ситцевые обои лимонного цвета, с красочными полосами рододендроновых узоров, начали выцветать в тех местах, где их (в разное время дня) разъедало солнце. Но на верхней площадке, там, где залегла вечная тень, они по-прежнему отливали яркой зеленью.

Я убедила себя, что поднимаюсь наверх, чтобы пристальнее вглядеться в них, чтобы по-настоящему оценить глубину цвета. Но я даже не стала там задерживаться. Мои ноги, казалось, сами взобрались на три последние ступеньки, те самые, которых не видно из холла. И я через незакрытую дверь вошла в какую-то комнату.

Ее почти целиком заполняли двуспальная кровать и небольшой гардероб, но напротив, в двух нишах по обе стороны камина, размещались высокие комоды. Клянусь, я так и чувствовала аромат сосны, исходящий от этой мебели. Каждый комод обладал своим особым оттенком оранжево-коричневого.

В просвет между легкими занавесками сочилось солнце, бросая тонкий луч поперек комнаты. Я обошла кровать (подо мной скрипели половицы) и уселась на пол перед тем комодом, который стоял дальше от окна.

Нижний ящик казался тяжелым, и мне пришлось посильнее приподнять его, чтобы выдвинуть. Он был набит расписными шкатулочками и всякими пестрыми безделушками. Нервные волокна моих рук так и загудели, когда мои неуклюжие пальцы сражались с замком деревянной шкатулки для драгоценностей, который так и молил, чтобы его открыли. Внутри обнаружились молочные зубки, аккуратно разложенные на алой бархатной подушечке (зубная эмаль, когда-то белая, с годами пожелтела). Здесь же – два детских браслетика с именами Адама и Джеймса. Меня охватило острое чувство вины, когда я заметила пару мужских запонок из потускневшего серебра (видимо, когда-то их носил Джим), и я тут же захлопнула крышку. Прислонилась затылком к матрасу. Мои подогнутые ноги оказались зажаты между ящиком и кроватью. Какого черта, что я делаю? Это на меня не похоже. Я так вообще-то не поступаю. Я позволила этой женщине превратить меня в кого-то не лучше, чем она сама. Она сделала много ужасного, но я не позволю ей изменить самые мои основы, исказить те ценности и нравственные принципы, которые так старательно внушали мне родители. Я поставила шкатулку обратно в ящик, слегка подвигала, чтобы она влезла. Но тут же вздрогнула: она опрокинулась на заднюю стенку, и стала видна ее нижняя часть. Под этим дном обнаружилось потайное отделение.

Какое-то время я просто глядела на него, вспоминая призыв, который только что повторяла про себя, и изо всех сил стараясь не обращать внимания на это двойное дно. Я произнесла этот призыв вслух: «Закрой ящик». Словно надеялась, что, услышав эти слова из собственных уст, не сделаю того, что собираюсь сделать. Да, я уже знала, что собираюсь это сделать. Я осторожно вытащила шкатулку обратно и сдвинула второе дно назад. Уж не знаю, что я ожидала там увидеть – какие-нибудь старые кости или что-то подобное. Так что я испытала изрядное разочарование, найдя там всего-навсего старый ингалятор – у нас в школе одна девочка пользовалась таким. Кажется, ее звали Молли. Никогда не забуду, как она свалилась на физкультуре – после того, как нам велели пробежать два круга вокруг поля в качестве разминки перед нетболом. Сначала мы думали, что она просто нас разыгрывает, но тут ее дыхание стало сиплым, и она принялась хвататься за грудь. Я ее почти не знала, но в ту ночь я не могла заснуть – и чуть не расплакалась от радости, когда утром нам сказали на школьном собрании, что у нее все будет в порядке.

Я не слышала, чтобы Памми страдала астмой. Но решила: значит, это ингалятор Джима. В конце концов, многие люди считают самые неожиданные вещицы утешительными напоминаниями о прошлом. Снизу лежало что-то еще – вырезка или фотография. Я осторожно приподняла ингалятор, чтобы всмотреться. Глаза у меня мгновенно зажмурились, словно я отчаянно пыталась помешать им переправить в мозг то послание, которое они уже получили. Я силилась отозвать эту информацию, вела сама с собой яростную битву, чтобы как-то уничтожить этот зрительный образ, прежде чем он достигнет той части меня, которая способна его распознать. Но я это увидела. И я уже ничего не могла отменить. Ребекка. Улыбается мне. Рядом – мужчина, которого она любит. Фото, пропавшее из альбома.

– Эй, я вернулся! – позвал Адам снизу.

Какого черта, что он тут делает? Его не было всего полчаса. Я уронила шкатулку, ингалятор выпал в ящик, и я засуетилась, отчаянно пытаясь все подобрать и сунуть на место. В венах у меня бушевал адреналин, прокачивая лишнюю энергию по кистям, почти лишая меня возможности делать самые простые вещи без сильной дрожи в руках.

– Ты тут? – окликнул он. Я слышала скрип половиц: видимо, он шел через холл в кухню. – Эм?

Если бы я только сумела заставить свои руки перестать трястись, я бы все уложила как было. До меня доносились его шаги: вот он уже возвращается в холл. Ему осталось зайти только в одну комнату. Мою грудную клетку словно залило обжигающей кислотой. Горло у меня мучительно сжалось, пытаясь удержать ее внутри.

– Ау? Что ты тут делаешь? – Он потянулся ко мне, я сидела на краю кровати, и моя ступня медленно задвигала раскрытый ящик, который он пока еще не мог увидеть.

– Я… я просто… – И я осеклась.

– Господи, Эм, на тебе лица нет, ты жутко бледная. Что случилось?

– Я… мне что-то стало нехорошо внизу, мигрень или что-то в этом роде, вот я и притащилась сюда, чтобы прилечь.

Я похлопала рукой по подушкам под вышитым покрывалом – сохранявшим свою идеальную нетронутую форму.

– Ого. – Нет, он ничего не заметил. – А сейчас как ты себя чувствуешь?

– Получше. Думаю, я просто слишком быстро села на кровати, когда услышала, как ты меня зовешь. Ты быстро обернулся. У Памми все нормально? Надеюсь, она не будет сердиться, что я сюда поднялась.

– Она еще не вернулась. Мне надо будет часа через два за ней поехать. Как ты, готова съесть сэндвич? Или чашку чая выпить?

– Извини, ты что же, оставил Памми там? – спросила я напряженным голосом.

– Ну да. Она предпочитает, чтобы я не заходил внутрь.

– Но ты же заходил вместе с ней в прошлый раз.

– Да нет, в прошлый раз было то же самое, – сообщил он. – Она не желает, чтобы я ее наблюдал в таком виде, со всеми этими трубками и прочим, уж не знаю, как это у них устроено. На самом деле это довольно глупо, я же уверен, что она именно в такие моменты нуждается во мне больше всего.

– Но… в тот раз… ты же мне рассказывал про других пациенток, про то, как они болтают друг с другом?

– Она сама мне об этом рассказала. – Казалось, он пока не понимает, какие выводы можно сделать из его слов. – Наверняка просто чтобы я не так переживал из-за того, что не пошел с ней. Похоже, каждая из них лежит там одна. Они не поощряют сопровождение, потому что палата маленькая, в ней просто не хватит места для родственников и всяких визитеров.