разрешено вести торговлю, покупать и сдавать дома, открывать кузницу или чайхану, им платят втрое больше за любую работу.

Она подхватила острый камушек и схематично процарапала на влажном песке картинку: от человечка из пяти палочек и кружочка шло множество стрелок в разные стороны.

— А девочка имеет право лишь работать на кухне, и то если отец или муж разрешат.

От второго человечка, но уже в юбке, последовала лишь одна стрелочка вбок к костру. Лёгкие эманации грусти повисли в воздухе.

— То есть ты хотела в детстве стать мальчиком? — уточнил я.

Щёки Шейны мгновенно вспыхнули алым, она отвела взгляд, сосредоточившись на кусочке горной породы в руках. Мокрые светлые пряди разметались по плечам поверх туники, в которой она плавала. Уговорить её купаться в меньшем количестве одежды у меня так и не получилось.

— Я понимаю, что это грех. Но это так несправедливо! Почему те, кому повезло родиться с… ну… другим органом, который, ко всему, и не видно в одежде, имеют настолько больше прав?! Почему? — запальчиво выкрикнула она. — Это же даже не дополнительные руки, или больший мозг, или наличие резонаторов, как у вас, цваргов… Однажды, когда я выразила эту мысль вслух, Франгаг меня сурово наказала. Она заставила стоять голыми коленями на крупе целый день. Я потом неделю не могла встать с постели.

Что за варварство! От одного образа, что кто-то наказывал мою принцессу, кровь закипела в венах. Остро захотелось свернуть шею этой бабе. Я сжал и разжал кулаки, повторяя как мантру, что это Средневековье и здесь свои правила.

Немного отпустило.

— Но я рада, что всё-таки я та, кто есть, — неожиданно призналась Шейна. — Если бы я родилась мальчиком, то, вероятно, так бы и не встретилась с тобой и уж тем более не стала твоей женой.

— Не представляю, каково это — стоять на крупе, — ответил я, сглотнув горькую слюну. — На моей родине, да и во всей Федерации, это приравнено к пыткам. Противозаконно.

— Франгаг так не считала. У нас это как «детское» наказание. Она и своих дочерей так ругала за провинности, — легко продолжила Шейна. — В любом случае, в Аль-Мадинате принято, что любимая жена эмира — это эталон, которому должны соответствовать остальные террасорки.

— Эталон?! — Я нервно фыркнул. Стоило вспомнить, каким взглядом эта женщина облизывала мой торс в нашу единственную встречу тет-а-тет, как меня передёргивало. Да эта Франгаг — кобра похлеще Эсми. Ещё неизвестно, кто одержит победу, если оставить их на одной территории. — Поверь мне, Шейна, если я хоть что-то понимаю в этой жизни, то такие, как Франгаг, получают удовольствие от страданий других.

Странная неоформленная мысль мелькнула на задворках сознания. Франгаг как старшая жена эмира наверняка весьма влиятельна даже в этом патриархальном Мире. Смерть юной девушки в пещерах предстала перед глазами сама собой. Камиль, конечно, подтвердил, что это была случайность, но ведь руки-то той несчастной кто-то раздробил.

— Шейна, — спросил я, тщательно подбирая слова. — А ты не знаешь, могла ли смерть Аоиф быть выгодна Франгаг?

— Что? — Террасорка удивилась. — В каком смысле?

— Ну, сын Франгаг, например, от этого как-то выигрывает? Кто наследует статус эмира после смерти Идриса?

— Да нет, скорее, наоборот. — Шейна задумчиво покачала головой. — Аоиф была прекрасной партией для Ихмера — старшего сына от Изибил. А то, что она была грязной, в некотором смысле лишь приближает Фаолана в очереди к наследованию. Чисто в теории, после женитьбы Ихмера на Аоиф у Франгаг есть основания заявить, что дети от этой девушки будут недостаточно чистыми. А следовательно, наследование управления градом Аль-Мадинат разумно передавать не старшему сыну Изибил, а второму, а там, глядишь, и до Фаолана недалеко.

Я тряхнул головой. Жаль, а такая теория складывалась. Нас в Службе Безопасности учили отрабатывать гипотезы. Интуиция кричала сиреной, что с повышенной смертностью в пещерах близ Аль-Мадината что-то не так, но без мотива вся теория рушилась как карточный домик.

Шейна некоторое время помолчала и продолжила:

— А касательно меня Франгаг можно понять. Она ревновала к эмиру и всегда боялась, что он возьмёт меня пятой женой. Идрис Свет Истины всегда дарил мне подарки, иногда и вовсе без праздников…

Она задумалась, припоминая детство, а я решился:

— Эмир никогда бы не взял тебя пятой женой. Ты его настоящая дочь.

— Что?!

Голубые глаза расширились от изумления. Я посчитал, что всё-таки о таком Шейна должна знать. Зря Идрис столько лет молчал.

— Он растил тебя как приёмную дочь, но на самом деле ты ему родная, — произнёс со вздохом. — Он хотел тебя оградить от интриг дворца так, как мог. Не признавая тебя своей, он считал, что дарит тебе большую свободу действий.

— О-о-о… — потрясённо выдохнула Шейна. Её остекленевший взгляд остановился на огромном валуне.

— И он очень сильно любил твою мать. Да, полагаю, ты права в том, что Франгаг тебя ревновала, вот только эта ревность имела иные корни.

Террасорка всё ещё неподвижно сидела, а я взглянул на коммуникатор и пришёл к выводу, что надо бы собираться. Давая время Шейне переварить новость, я натянул штаны, набросил рубашку, набрал воды в бутылку и сказал:

— Пойду к гравибайку, его ещё окатить водой как следует стоит. Приходи, буду ждать на поверхности.

Шейна вздрогнула и тут же засуетилась:

— Ох, сейчас-сейчас, я только волосы заплету.

— Не спеши. Я тебя подожду столько времени, сколько надо.

Я закинул рюкзак с вещами за плечо и направился по знакомой каменной лестнице наверх. Несмотря на вечер, стоило выйти из пещер, как меня вновь накрыло тяжелым одеялом из горячего воздуха и мелкого песка. Влага, казалось, высохла мгновенно. «Ничего, завтра прилетит Фабрис, передам ему список террасорок, и можно будет отчаливать на Цварг», — думал я про себя, направляясь к гравибайку.

Пустыня и небольшие крохи зелени около скал встретили привычной тишиной, хотя, прокручивая тот момент в памяти, я понимаю, что должен был насторожиться! Так феноменально я не лажал ещё никогда в жизни… Крупный валун был сдвинут вбок, и пришлось обогнуть его, чтобы подойти к гравибайку. За годы службы я настолько привык доверять резонаторам, что, учуяв, что поблизости никого нет, полностью расслабился и не обратил внимания на эту деталь.

Это стало фатальной ошибкой.

Сухие ветки хрустнули под ботинками. То, что казалось бледно-жёлтой растрескавшейся землёй, вдруг разверзлось