— Да, — говорит мистер Хотри, — удивительно, почему раньше никто до этого не додумался, мистер Лилли? Рассказывают, конечно, ужасные истории про переплеты...

Некоторое время они обсуждают эту новую тему. Мистер Риверс слушает, но в разговор не вступает. Разумеется, все его внимание обращено на меня. «Может быть, — думаю я, — он заговорит со мной под шумок». Мне этого очень хочется. Или не хочется?.. Я потягиваю вино, и внезапно на меня накатывает усталость. Я и прежде много раз бывала на таких дружеских ужинах, когда дядины знакомые обсуждали между собой всякие скучные темы. Неожиданно я представляю себе Агнес: как она слизывает капельку крови с исколотой кожи. Но дядя кашлянул, и я очнулась.

— Итак, Риверс, — говорит он, — Хотри сообщил мне, что вы переводили для него некие книги, с французского на английский. Должно быть, дрянь какая-нибудь, раз он ими занимался?

— Конечно дрянь, — отвечает Риверс, — иначе бы я и не взялся. Не моя это работа. Но когда живешь в Париже, узнаешь нужную терминологию. А вообще-то я тогда изучал изящные искусства. И надеюсь найти моим истинным талантам применение лучшее, сэр, нежели перевод на плохой английский с еще более скверного французского.

— Хорошо, хорошо. Посмотрим. — Дядя улыбается. — Тогда, может, вы захотите взглянуть на мои рисунки.

— С огромным удовольствием.

— Ну, в другой раз. Там есть очень красивые — думаю, вам понравятся. Правда, для меня они не так ценны, как книги. Может, вы знаете, — он выдерживает паузу, — о моем Указателе?

— О нем рассказывают удивительные вещи!

— Удивительные — слышите, Мод? Что, будем скромничать? Будем краснеть?

Но я знаю, что мое лицо по-прежнему бледно, и его тоже — как воск.

Мистер Риверс опять задумчиво смотрит на меня.

— Как продвигается великий труд? — как бы между прочим интересуется мистер Хотри.

— Близок к завершению, — отвечает дядя. — Мы уже почти закончили. В настоящее время договариваюсь о брошюровке.

— А каков объем?

— Тысяча страниц.

Мистер Хотри приподнимает бровь. Если бы в доме моего дяди было позволено, он бы присвистнул. Он тянется за вторым куском гусятины.

— Значит, на двести страниц больше, чем вы говорили в прошлый раз?

— Но это первый том, разумеется. Второй будет толще. Что скажете на это, Риверс?

— Поразительно, сэр!

— Слыхали вы что-нибудь подобное? Универсальная библиография — и на какую тему! А еще говорят, наука в Англии умерла!

— Вы возрождаете ее к жизни. Фантастический труд!

— И впрямь фантастический, вы правы, — более того, если бы вы знали, из каких тайников приходится мне выуживать материалы. Только представьте: все авторы собранных мною текстов вынуждены скрывать свое имя под псевдонимами или издаваться анонимно. А на самих текстах порой для отвода глаз ставятся ложные сведения о времени, месте публикации и так далее. Более того. Названия даются такие, что сразу и не поймешь. И добраться до них чего стоит — надо действовать тайно, ощупью, через посредников, оперируя одними лишь слухами и догадками. Подумайте только, каково в этой ситуации библиографу! Вот что такое наш, как вы говорите, фантастический труд! — И издает два-три отрывистых смешка, больше похожих на кашель.

— Не могу поверить! — восклицает мистер Риверс. — А по какому принципу?..

— По названиям, по авторам, по году издания, если он известен, и еще, заметьте, сэр: по роду удовольствия. Они у нас все четко расписаны.

— Книги?

— Удовольствия! На чем мы в настоящее время остановились, Мод?

Мистер Риверс во все глаза смотрит на меня. Я отпиваю из бокала.

— На «Влечении мужчин к животным», — отвечаю я.

Дядя кивает.

— Видите теперь, Риверс, какую бесценную помощь может оказать наша библиография тем, кто жаждет знаний? Это будет все равно что Библия!

— И тело становится словом, — с улыбкой подхватывает мистер Хотри, он рад, что так удачно сострил. Но, поймав мой взгляд, конфузится.

Мистер Риверс, однако, по-прежнему не сводит с дяди восхищенных глаз.

— Гигантский замысел, — восклицает он.

— Титанический труд, — вторит ему мистер Хасс.

— Верно, — говорит мистер Хотри, вновь оборачиваясь ко мне. — Я боюсь, мисс Лилли, что дядя ваш задает вам слишком уж много работы.

Я пожимаю плечами:

— Меня этому специально учили, как учат слуг.

— Слуги и юные леди, — возражает мистер Хасс, — это совсем разные создания. Сколько же можно вам об этом твердить! Девушки не должны переутомлять глаз чтением, а пальчики — письмом, иначе ручки будут не такие нежные!

— Дядюшка мой тоже так считает, — говорю я и демонстрирую свои перчатки. Хотя, конечно, не о моих пальчиках он заботится.

— Ну и что, — вступает дядя, — если она и занимается этим по пять часов в день? Я-то работаю по десять! Ради чего мы трудимся — разве не ради самих книг? Они того стоят. Не правда ли? Возьмите Смарта, де Бери. Или вспомним того же Тиния, который в пылу рвения двоих убил, и все из-за своей библиотеки!

— И еще вспомните брата Винсенте — чтобы пополнить свою коллекцию, он прикончил двенадцать человек! Мистер Хотри качает головой. — Нет, нет, мистер Лилли. Загружайте работой свою племянницу сколько вам будет угодно — раз надо, так надо. Но если вы подвигнете ее на преступления во имя литературы, мы вам этого не простим.

Джентльмены смеются.

— Ладно, ладно, — говорит мой дядя.

Я гляжу на свою ладонь и молчу. Пальцы мои, если смотреть сквозь бокал с темным вином, кажутся красными; вензеля не видно, но я поворачиваю бокал, и тогда врезанная в хрусталь буква резко вспыхивает алым.

Еще две перемены блюд, и я покидаю общество джентльменов и перехожу в гостиную, и там в одиночестве жду, когда часы пробьют полчаса, потом час — и джентльмены появляются из столовой. О чем-то тихо переговариваются, и я гадаю, о чем они могли говорить в мое отсутствие. Выходят раскрасневшиеся, распространяя вокруг сильный запах табака. Мистер Хотри достает бумажный сверток, перевязанный бечевкой, и вручает его дяде.

— Ну-ка, ну-ка, — говорит тот, развязывая сверток, а достав книгу, подносит ее к подслеповатым глазам. — Ага! — Он аж причмокивает. — Посмотрите-ка сюда. Мод, посмотрите, что этот варвар нам принес!

И показывает мне пухлый том.

— Ну, что скажете?

С виду заурядный роман, переплет вульгарно-броский, и лишь по необычному фронтиспису можно догадаться, что книга и впрямь редкая. Я смотрю на нее и против своей воли чувствую возбуждение, от которою меня начинает мутить.

— Замечательный экземпляр, дядюшка, несомненно.