Рядом с арсеналом — винный погреб, куда же без него настоящему бойцу? Покрытые пылью бутылки и бочонки, запах пропитанного виноградом дерева и сыра.

Чуть дальше — мясная кладовая, с приготовленными по старинным рецептам окороками и колбасами.

Одним словом — стандартный набор. Который тщательно обыскал епископ Треми.

— Потайных сейфов в подвале нет, — рассказывал Захар, натягивая брюки. — Дверь в арсенал сама по себе — сейф. Никаких документов там тоже не оказалось. И вообще — ничего подозрительного.

В целях конспирации Сантьяга не поддерживал связь с проникшим в дом масаном и результаты осмотра узнал уже после возвращения Захара.

Первый тайник был обнаружен на первом этаже, в камине.

— Пустой, как голова Спящего, — прокомментировал шнурующий ботинки Треми.

— Есть мнение, что за подобные шуточки он вашу семью и прищучил, — заметил Сантьяга.

— Теперь-то что? — отозвался Захар. — Раз уже прищучил.

Комиссар вздохнул.

— Короче, если вам интересно, кухарка спит с шофером, а сын барона — с горничной.

— Смотрю, вы ничего не упустили.

— Вы сами попросили изучить все детали.

На втором этаже Захару пришлось задержаться дольше всего: кабинет барона, гардеробная, хозяйские и гостевые спальни, много мебели и семь тайников…

— Все пустые.

— Что в кабинете?

— Девчонки Миланы забрали все документы, имеющие хоть какой-то интерес. Остальное утащили дружинники. В доме остались только те бумаги, которые имеют отношение непосредственно к семье Берислава: счета, юридические документы и прочее. Я просмотрел все.

— И как?

— Если бы я вникал, меня бы заклинило.

Сантьяга улыбнулся. Захар надел последний предмет туалета — короткую кожаную куртку — и вышел из-за машины.

Посещение третьего этажа и чердака также не принесло результатов. Треми, как и требовал комиссар, проплывал через каждую подозрительную щель, обыскивал все углы, находил тайники, но… но так и не нашел ничего важного. То ли барону нечего было скрывать, то ли все самое интересное досталось Милане.

— Никаких зацепок? — сочувственно поинтересовался Захар.

— Я надеялся, что ваш визит даст больше информации, — не стал скрывать Сантьяга.

— Извините, что разочаровал.

— В конце концов, барон действительно мог попасть в автокатастрофу.

— Мог. Но… — Треми на несколько мгновений задумался. — Знаете, комиссар, обыск в доме барона был проведен ОЧЕНЬ тщательно. Фон магической энергии превышен на порядок, а ведь это только остатки, последствия заклинаний. Милана просветила дом насквозь, и не один раз. Не упустила ни одной детали.

— Что само по себе странно, — улыбнулся Сантьяга.

— Совершенно верно.

Зачем принимать столь серьезные меры, если речь идет об обычной автокатастрофе? Зачем поспешно изымать документы? Почему преемником назначен безусый юнец?

Кстати, о преемнике.

— Захар, вы говорили, что заметили на теле Собидрага что-то странное?

— Ну, я не точно выразился… Сын барона носит странный амулет.

— Что в нем необычного?

— Мне незнаком рисунок.

— Изобразите его, — попросил комиссар.

Масан вытащил из кармана маленький блокнот и принялся старательно исполнять приказ Сантьяги.

— Даже не амулет… скорее — медальон. Да, пожалуй: золотой медальон, размером с крупную монету, а на нем изображено примерно… примерно… — Художником Захар оказался средним, но рисунок вышел достаточно четким. — Примерно вот так.

— Вы уверены?

— Гм… Кажется, в центре была надпись, но я…

— Позвольте? — Неожиданно посерьезневший Сантьяга взял у масана авторучку и добавил в центр медальона несколько иероглифов. — Такая надпись?

— Гм… пожалуй, да.

Треми широко улыбнулся, собираясь поинтересоваться, что же, черт возьми, означает сей медальончик, однако, взглянув на комиссара, подавил слова торопливым покашливанием.

Захару нечасто доводилось видеть Сантьягу таким удивленным.

Сенегерезерейский Стол,

несколько тысяч лет назад

Как все случилось? Как произошло? В какой момент все вышло из-под контроля? Почему братья чуды пошли друг на друга? Не в мелкой междоусобице, а в самой настоящей войне? Когда умерли законы и Земля стала жить по логичным и беспощадным Правилам Крови?

— Шарль… — Родерик Утан сжал кулаки. — Шарль де ла Круа.

Первая жертва войны.

Друг.

«Я предлагал ему уйти. Предлагал отступить. Моя совесть чиста».

Предлагал, но гордый Шарль отказался. Возможно, думал, что без труда победит в бою обычного рыцаря. Считал, что стоит выше Утана. Верил в магию.

А Родерик верил в Галла. В силу его благотворную. В добро и справедливость. А потому к подножию Одинокой Че упал де ла Круа. Первая жертва войны.

Потом, надо признаться, было гораздо проще. Следующие чуды, убитые во имя Галла, во имя торжества Справедливости, не вызывали у Родерика столь сильных переживаний. Схватка на Одинокой Че ожесточила магистра Черных Вепрей, сделала твердым. Или бездушным.

Но в то же время Утан не жаждал крови. Строжайше запретил Толкователям призывать к насилию. Требовал убеждать, а не покорять. И погром, который устроили сыны Галла в Хикмар-Касе, долгое время оставался единственным кровавым пятном на репутации мятежников. Толкователи только говорили, разъясняли, убеждали, а в случае опасности — уходили. Убивали крайне редко, не оставляя следов.

Тактика приносила плоды, количество новообращенных росло с потрясающей скоростью, а главное — среди них все чаще и чаще появлялись маги. Сначала мелкие, не самые сильные, не имеющие перспектив карьерного роста в иерархии Ордена. Затем офицеры гвардии, маги лож и даже уделов, умные и хитрые карьеристы, почуявшие силу нового учения. Родерик понимал, что этих, с позволения сказать, адептов привлекает возможность возвыситься в случае победы Галла. Понимал, но не отталкивал. Во-первых, потому, что каждый случай перехода мага в стан движения являлся великолепной рекламой. Во-вторых, по прошествии некоторого времени они становились настоящими, искренне убежденными в своей правоте адептами — такова была сила Галла. А третья причина появилась совсем недавно: с магами, изменившими своей сути, гвардейцы расправлялись безжалостно, так что пути назад у перебежчиков не было.