Вислав, сказал он себе. Это лежит мой Вислав – окровавленный, мертвый, так и не узнавший о той любви, которую к нему питает тот, кто сейчас стоит на коленях у его тела. Он навсегда останется на проклятом острове, куда потащила его эта селтонская потаскуха Каста. Они больше не встретятся, никогда. Никогда – страшное слово. Неумолимое, как сама смерть. Надо было открыться раньше, пока Вислав еще не поднялся на борт «Стрижа». А я не смог этого сделать. Испугался, что Вислав неправильно меня поймет, плохо обо мне подумает и отвернется от меня. Не использовал единственную возможность признаться в своей любви. Боги, что я натворил?!

Леодан касался пальцами Фаэна, смотрел в лицо своего партнера – оно начало расплываться перед глазами. Слезы стекали по щекам юноши, поблескивая в свете факелов, размывая грим. Леодан молчал – он не мог говорить. Мешал вставший в горле ком. Зал безмолвствовал, наблюдая за этой немой скорбью. Когда же юноша смог заговорить, голос его был полон неподдельной муки.

Прощай, любимый. Ты вперед меня

Ушел в страну, откуда нет возврата.

Один лишь выбор мне оставил ты —

Последовать твоим путем, Фаэн!

Коль правду говорят, и души тех,

Кто в этой жизни был любовью связан,

Встречаются за гробом, чтоб уже

Не расставаться вечность, я тогда

Своим поступком счастье возвращаю,

Которого меня лишила смерть.

Когда ж неправда, вымысел все то,

Что говорят о бытии посмертном,

И только Тьма меня за гробом ждет,

Не буду все равно я колебаться.

Нет худшей Тьмы, чем жизнь без ласк твоих,

Без нежных слов, любимый мой Фаэн!

Вот твой кинжал, от красной крови липкий —

Ему найду достойные я ножны!

– ПРЕКРАТИТЬ!

Зал охнул. Леодан замер с занесенным в руке деревянным кинжалом, с недоумением глядя на огромного детину, голого по пояс, который вскочил на сцену и нетвердой походкой направился к нему, размахивая мускулистыми ручищами.

– Прекратить, я сказал! – Детина обдал Леодана крепким перегаром, вырвал у него кинжал и отшвырнул к ногам стоявшего за кулисами Мамули. Голубые пьяные глаза парня были широко распахнуты и смотрели на Леодана с болью и недоумением. – Спятила, девчонка? Да этот лопух был недостоин такой красотки, как ты! Порази меня молния, если я дам тебе заколоться из-за какого-то дорийского прыща! Ты же просто куколка. Да я тебя буду на руках носить, только скажи. Осыплю ардженами с ног до головы. Эй, люди, – рыкнул детина, повернувшись к залу, – меня тут многие знают. Верно я говорю, а?

– Яааа… – промямлил Леодан и огляделся.

Он встретился взглядом с Мамулей. Старый Эгон раскинул руки, будто хотел обнять Леодана, губы его дрожали, в глазах был странный блеск. Он увидел лица Залмана, Хриса, прочих актеров, сбившихся в кучу за кулисами. Он повернул голову и глянул в зал. Его поразила наступившая тишина.

– Девушка, послушай Марсиуса! – крикнул кто-то из зала.

– Он дело говорит! – крикнул другой голос.

– Хватит тут крови. Мальчишка закололся, дурачок несчастный, а девушка пусть живет!

– Эй, актеры! Что за хрень вы тут развели? Довольно смертей. Слава Марсиусу!

– Слава! – подхватил зал. – Слава Натиссе!

– Красавица! – Марсиус бухнулся на колени рядом с «мертвым» Китисом, который выпученными глазами следил за происходящим. – Я, Марсиус, тебе говорю – живи! Ради меня! И со мной…

– Молодец, Марсиус! – кричали из зала. – Тащи красотку сюда! Эй, вина сюда! За Натиссу! За Марсиуса!

Амфитеатр заходился в криках и рукоплесканиях. С галерок на сцену летели цветы и ленты разноцветной материи. Женщины вытирали слезы, мальчишки свистели. Воодушевленный всеобщим гвалтом Марсиус схватил Леодана за руку и потянул со сцены. Однако Леодан, опомнившись, вырвался и убежал со сцены в уборную.

Он еще не отдышался и толком не пришел в себя, когда перед ним будто из-под земли возник Мамуля.

– Такого кошмара я даже представить не мог, – сказал он, улыбаясь. – Премьера провалена.

– Прости, Эгон, – простонал Леодан, с трудом поднявшись с бочки. – Я знал, что у меня ничего не выйдет.

– Ничего не выйдет? Милый мой, да ты просто король актеров! Я еще никогда не видел такой игры, клянусь Пантаром. Ты заставил плакать даже меня. Будь я проклят, если от Сабеи до Шура есть еще хоть один подобный тебе лицедей.

– Что из того? В моей душе нет радости, только пустота.

– Это пройдет. У тебя великий дар, мой друг. Ты умеешь заставить других людей чувствовать то, что в этот миг чувствуешь ты. Ты можешь передать им свое страдание, свое счастье и свое любовь. Делаешь их несчастными или счастливыми.

– Эгон, позволь мне уйти. Я должен побыть один.

– Конечно. – Старый актер ласково потрепал Леодана за плечо. – Но сначала прими от меня небольшой подарок.

Мамуля снял со своего запястья широкий серебряный браслет и протянул юноше.

– С виду он довольно невзрачен, – сказал он. – Но не суди о вещах по их отделке. Этот браслет поможет тебе совершить невозможное. Однажды, глянув на него, ты вспомнишь меня добрым словом. Бери.

– Я не могу принять твой подарок.

– Ты должен. Поверь мне, так нужно. Это ведь совсем не случайно, что мы с тобой встретились. В жизни вообще не бывает случайностей. Так что возьми браслет и пойдем со мной. Слышишь, какой шум? – Мамуля с улыбкой кивнул в сторону двери на сцену, из-за которой доносились крики и свист. – Они хотят видеть тебя. Они полюбили тебя, Леодан. И ты заслужил эту любовь. Видят боги, ты заслужил ее, как никто другой.

Леодан хотел ответить, но слова почему-то застряли у него в горле. Мамуля увлек его за собой, и несколько мгновений спустя Леодан обнаружил, что стоит на сцене, рядом с ним стоят остальные актеры, и зал заходится от криков и рукоплесканий. А потом вдруг все внезапно стихло, и Леодан услышал в этой неожиданной тишине тонкий пронзительный голос.

– Дарнатцы! – кричал голос. – В наш порт вошли дарнатские галеры! Их воины уже в городе. Они хватают и вешают сабеев! Дарнатцы в городе, люди!

Зал опустел в мгновение ока. В круге света от догорающих на сцене факелов осталась только актерская труппа Залмана.

– Сумасшедший сегодня выдался денек, – сказал Мамуля. – Сначала пьяный растроганный идиот сорвал спектакль, а теперь вот война началась. Что будем делать, Зал?

– Я-то для начала пойду выпью, – ответил драматург. – У меня от волнения и счастья потроха трясутся. Надо бы их смочить, чтобы не так тряслись. Уж меня-то дарнатцы не тронут, я им не нужен. Эх, не так я хотел закончить вечер!

– Я с тобой, Зал, – сказал Святоша.

– Идите, – напутствовал друзей Мамуля. – А я займусь нашим другом.