21 декабря 1936 года члены семьи Сталина и соратники приехали на дачу в Кунцево отметить его очередной день рождения. Песни и танцы продолжались до утра. Непрерывная борьба с внешними и внутренними врагами, раскрытие многочисленных заговоров не прошли даром даже для этого двужильного актера-драматурга. Иосифу Виссарионовичу часто досаждала хроническая ангина. Болезнь обострялась в периоды наивысшего напряжения. Сталин выписал из Мацесты профессора Валединского и назначил его семейным врачом в добавление к профессору Владимиру Виноградову. Этот известный медик имел большую практику еще до революции и сейчас жил в квартире, наполненной дорогим антиквариатом и прекрасными картинами. Больной пять дней пролежал на диване с высокой температурой. Его окружали светила советской медицины и члены политбюро. Врачи навещали Сталина два раза в день и дежурили около него по ночам. К Новому году вождь поправился. Он даже присутствовал на новогоднем вечере. Это был последний праздник, на который собралась вся семья в полном составе. 1 января 1937 года Сталин встретился с профессорами, которые приехали проверить его самочувствие. Он поделился с ними воспоминаниями о своей недолгой работе метеорологом и частых рыбалках во время сибирской ссылки.

В этот напряженный момент, когда вождь готовил свою самую рискованную после коллективизации авантюру – резню ленинской партии, – ему пришлось вновь отвлечься на дуэль с Серго Орджоникидзе.

* * *

Сталин вызвал на заседание политбюро Николая Бухарина и Юрия Пятакова. Пятакову, вспыльчивому промышленнику, вскоре предстояло быть главным героем на собственном показательном процессе. Бывший заместитель наркома тяжелой промышленности сейчас представлял собой наглядный пример методов работы следователей НКВД. Он подтвердил обвинения в адрес Бухарина в терроризме. «Живой труп. Это был не Пятаков, а его тень. Скелет с выбитыми зубами», – рассказывал Бухарин жене. Пятаков разговаривал низко опустив голову и все время старался закрыть лицо руками. Серго пристально смотрел на своего бывшего заместителя и друга.

– Вы дали эти показания добровольно? – спросил он.

– Да, добровольно. – Юрий Пятаков вяло кивнул.

Конечно, заданный Орджоникидзе вопрос кажется абсурдным.

Но это было единственным проявлением старой дружбы. Сделать что-нибудь еще означало бы пойти против самого политбюро. В нем же состояли такие фанатики, как Ворошилов, которые доводили себя до приступов бешенства и ненависти по отношению к врагам. «А твой заместитель оказался первоклассной свиньей, – сообщил Орджоникидзе Клим. – Тебе бы следовало знать, что нам рассказал этот сукин сын!»

Когда Серго прочитал подписанные Пятаковым протоколы допросов, он поверил в предательство старого друга и возненавидел его. Для Орджоникидзе эти месяцы стали самым тяжелым периодом в жизни.

Сталин следил за подготовкой предстоящего показательного процесса против «Параллельного антисоветского троцкистского центра». На самом деле это была атака на комиссариат тяжелой промышленности Серго. Именно в нем работали десять из семнадцати обвиняемых. Большая роль вождя в показательных процессах хорошо известна.

Придя в себя после ангины, Сталин вызвал в Кунцево генерального прокурора. Несложно представить эту встречу. Иосиф Сталин ходил взад-вперед по комнате, попыхивая трубкой и давая ценные указания. Трусливый Андрей Вышинский, бледный от страха, строчил в блокноте, стараясь не пропустить ни слова. «Эти злодеи не имеют никакого права быть советскими гражданами… они боятся советского народа, боятся наших людей… Их тайные соглашения с Японией и Германией являются соглашениями зайца с волком, – лихорадочно записывал прокурор мудрые мысли Хозяина. – Когда Ленин был жив, они выступали против Ленина…»

Сталинские мысли о врагах в 1937 году показывают более важную причину для убийств сотен тысяч людей, чем оппозиция большевистской партии. «Может, ваши ошибки объясняются тем, что вы потеряли веру», – говорил он, обращаясь к старым большевикам. Эти слова объясняют почти религиозную ярость надвигающейся резни.

От напряжения у Сталина вновь воспалились миндалины. Ему пришлось лечь на обеденный стол в столовой, чтобы профессора могли осмотреть его горло. Профессора остались в Кунцеве на ужин. Вскоре приехали и члены политбюро. За столом произносились тосты, рекой лились вино и водка. После того как гости вышли из-за стола, врачи с изумлением смотрели, как танцуют руководители Советской России.

Сталину в тот вечер было не до танцев. Его голова была занята важными задачами, стоявшими перед ним в этом страшном году. Вождь предложил выпить за советскую медицину, но тут же многозначительно добавил: «…Враги и среди докторов есть. Вы это скоро увидите!» Вождь был готов начать Большой террор.

Юридическая мелодрама в зале суда началась 23 января 1937 года. В круговорот Большого террора немедленно попали тысячи новых потенциальных жертв. Карл Радек, с которым, не исключено, работал сам Сталин, много шутил, но это был черный юмор. Во время следствия, говорил Радек, его не пытали. Это он пытал следователей, месяцами отказываясь отвечать на вопросы.

Затем он произнес слова, которые, очевидно, услышал от самого Сталина: «Но в нашей стране есть полутроцкисты, четверть-троцкисты, троцкисты на одну восьмую, люди, которые помогают нам [троцкистам], не зная о существовании террористической организации, однако симпатизируя ей и нам». Смысл этого высказывания, конечно, ясен. Анализируя его вместе с выступлением Вышинского, можно сказать, что именно в начале 1937 года Сталин решил придать репрессиям полную беспорядочность и хаотичность. Те, кто не верил слепо в идеалы марксизма-ленинизма, должны умереть.

Процесс длился недолго. Он закончился 29 января. В 19.13 судьи отправились выносить приговор. Они совещались до трех часов ночи. Тринадцать обвиняемых, Пятаков в их числе, были приговорены к расстрелу. Радек получил десять лет. После вынесения приговора у Блохина появилась новая работа. Николай Ежов был награжден за успешно выполненное задание должностью генерального комиссара государственной безопасности и квартирой в Кремле.

200 тысяч москвичей, околдованных советской пропагандой, собрались на Красной площади, невзирая на 27-градусный мороз. Они пришли с флагами и транспарантами, на которых было написано: «Приговор суда – приговор народа». К собравшимся обратился Хрущев. Столичный руководитель гневно осудил Иуду Троцкого, как бы намекая, что если Троцкий – Иуда, то Сталин – Иисус. Кстати, Юрий Жданов слышал, как Сталин порой в шутку сравнивал себя с Иисусом Христом. «Поднимая свою руку на товарища Сталина, они поднимают руку против всего лучшего, что есть у человечества, – гневно клеймил предателей Никита Хрущев, – потому что Сталин – это надежда… Сталин – наше знамя, Сталин – наша воля, Сталин – наша победа». Советская Россия утонула в девятом вале ненависти, страха и кровожадности. Мария Сванидзе написала в дневнике, что низость и коварство Радека превосходили все мыслимые пределы. «Эти аморальные чудовища заслужили такой конец, – возмущалась она и изумлялась: – Как мы могли так слепо доверять этой банде негодяев и мерзавцев?»