Здесь стоит сделать отступление и вспомнить удивительный эпизод из истории виртуальных приключений Джорджа Оруэлла в СССР. Этот эпизод раскопал 15 лет назад замечательный (увы, ныне покойный) ленинградский историк Арлен Блюм[140]. Он нашел в Российском государственном архиве литературы и искусства письмо, посланное Оруэллу 31 мая 1937 (!) года главным редактором журнала «Интернациональная литература» Сергеем Динамовым. В нем Динамов выражает интерес к недавно вышедшему роману писателя «Дорога на Уиган-Пир». Оруэлл ответил честно. Он не против перевода всего романа или некоторой его части на русский, однако предупреждает, что вряд ли что-то из этого получится, ибо автор входил в организацию П.О.У.М., которую руководство СССР считает троцкистской, а соответственно, и вражеской. Встревоженный Динамов тут же обращается в Иностранный отдел НКВД, который понятно что посоветовал. Главред «Интернациональной литературы» принялся было сочинять суровую отповедь английскому троцкисту, сотрудничества с которым сам же и искал, но история эта обрывается трагически: Сергея Динамова арестовали, и он погиб в лагере. Напомню: роман «Дорога на Уиган-Пир» был издан как раз Виктором Голланцем.

Но вернемся в 1944-й. С самого начала Оруэлл не очень рассчитывал на Голланца, оттого начал переговоры с другими издателями. Первым был Jonathan Cape. Все шло хорошо до того самого момента, пока не вмешалось Министерство информации, устами некого Питера Смоллетта предупредившее о нежелательности подобного рода издания. И вот Оруэлл получает письмо от редакторов Кейпа с удивительным рассуждением: мол, нехорошо, что автор вывел коммунистов свиньями, особенно если взять в расчет чувствительность русских.

В его списке было еще издательство Faber & Faber, там директором работал Томас Стернз Элиот, великий поэт, истинный антикоммунист и знакомый Оруэлла. Элиот ответил еще загадочнее: книга всем хороша, но публиковать ее может лишь тот, кто разделяет взгляды троцкистов. Подразумевалось, что издательство Faber & Faber предельно далеко от этого политического течения, впрочем, как и сам Т. С. Элиот. И то и другое было правдой, а правду Оруэлл уважал. Примерно в то же самое время он написал довольно критическую рецензию на элиотовские «Четыре квартета». Замечу, что обе мелкие неприятности не помешали двум авторам иногда встречаться за стаканчиком. И еще одно важное обстоятельство: тот самый Питер Смоллетт из Министерства информации был на самом деле советским шпионом, одним из немалого количества внедренных в свое время в высшие слои британского общества. Вообще же вся эта история с позорной самоцензурой британских издательств поучительна – она не только многое говорит о политических настроениях того времени, она объясняет и все более желчный и разочарованный (и все более антикоммунистический) тон публицистики Оруэлла 1944–1945 годов.

Наконец Фредерик Варбург публикует «Скотный двор», несмотря на неофициальное давление Министерства информации – а также несмотря на дефицит бумаги, этот бич британского книгоиздания скупых военных и послевоенных лет. Поиски издателя книги заняли год. За этот год Джордж Оруэлл овдовел; пока он писал военные корреспонденции из Франции, Айлин умерла во время операции под ножом хирурга. Оруэлл вернулся в Лондон через две недели после капитуляции Германии и оказался в ситуации, когда – уже в который раз – приходилось заново обустраивать жизнь. На руках у него был годовалый ребенок, собственное здоровье внушало серьезные опасения, денег, как обычно, не хватало. Публикация «Скотного двора» решила последнюю из вышеперечисленных проблем. В первый месяц продаж разошлось четыре с половиной тысячи экземпляров, после, до конца года – больше десяти тысяч; вообще же при жизни Оруэлла доходы от книги составили двенадцать тысяч фунтов, а это почтенная в то время сумма. Слабое здоровье оказалось опаснее – туберкулез свел писателя в могилу через четыре года и пять месяцев после публикации «Скотного двора». В каком-то смысле Джорджу Оруэллу очень не повезло – предыдущие книги не снискали ему славы, а пришедшая со «Скотным двором» известность казалась двусмысленной, сопровождалась нападками бывших левых союзников и была омрачена не только разного рода личными несчастьями и тяжкой болезнью – Оруэлла мучило, что книгу могут использовать его главные политические недруги: правые, истеблишмент. В какой-то степени так и вышло.

P. S. В октябре 1950 года услужливые британские коммунисты опубликовали в своей газете «Дейли Уокер» рецензию на вышедший посмертно сборник эссеистики Оруэлла. Статья была с удовлетворением воспринята в Москве, и в сделанном «для руководства» «внутреннем» реферате читаем: «„Дейли Уокер“ от 19.Х.1950 г. помещает рецензию на сборник эссе реакционного писателя Джорджа Оруэлла, умершего в этом году. Сборник содержит грязные, клеветнические измышления автора о советской литературе. Оруэлл был в ярости, когда, ввиду обстоятельств военного времени, ему не удавалось публиковать в прессе свои выпады против Советского Союза столь широко, сколь ему этого хотелось».

В апреле 1966 года 26-летнему Брюсу Чатвину, проработавшему в акционерном доме «Сотбис» около восьми лет, было предложено стать директором его лондонского отделения. Чатвин мечтал об этой должности – да и вообще был наилучшей кандидатурой. Начав работу в «Сотбис» простым хранителем, он проделал стремительную карьеру; Чатвин превосходно разбирался в искусстве, был прекрасно начитан, обладал безупречным вкусом, острой и тонкой фантазией – и, конечно, был слегка авантюристом. Иные на такой работе не выживают. Кое-что в работе арт-дилера и аукциониста Чатвина несколько беспокоило, например полулегальные и нелегальные сделки, впрочем, несильно. Короче говоря, Брюс Чатвин стал бы идеальным директором лондонского «Сотбис». Однако он им не стал.

Чатвину предложили всего лишь место «младшего директора». Разочарованию не было предела, к тому же он вспомнил, что продает арт-объекты уже восемь лет, не имея ни приличного образования, ни возможности заняться тем, о чем мечтал всегда, – путешествовать. Летом 1966 года Брюс Чатвин подает в отставку, а осенью поступает в Эдинбургский университет на отделение археологии.

Странный выбор для блестящего молодого человека, непоседливого и с богатым воображением. Чатвин хотел наложить на себя вериги какой-нибудь серьезной, дисциплинированной, скучноватой науки; археология идеально для этого подходила, так как – помимо вышеперечисленного – она сильно занимала его и раньше. К тому же Чатвин имел виды на новый для себя род деятельности, популярный среди интеллигентных молодых людей в Америке и Британии того времени, – антропологию. Чтобы заниматься антропологией и изучать кочевые народы Центральной Азии – а именно такова была идея фикс Чатвина во второй половине шестидесятых, – нужно знать их материальную культуру. К тому времени Чатвин уже немало прочел по теме, оставалось кое-что добавить, расположить все в нужном порядке плюс получить опыт полевой работы археолога. Естественно, затея закончилась провалом. Брюс Чатвин проскучал в Эдинбурге два года под присмотром выдающихся британских археологов того времени, после чего бросил учебу и стал тем, кем должен был стать, – превосходным писателем. Думаю, в британской послевоенной литературе нет более интересных книг, чем те, что сочинены Чатвином. Он писал травелоги («В Патагонии» – лучший образец жанра, который я бы назвал «пост(нон)фикшн»), очерки, эссе и, конечно, романы. Среди последних – безусловный шедевр, «Утц», книга настолько изящная, энергичная и экономно написанная, что прочая беллетристика последних сорока лет кажется страдающей водянкой.