Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Старшая дочь Чар, которой сейчас чуть за двадцать, рассказала матери, как сильно она ценит время, которое они тогда провели вместе. «Мне было так трудно, – признается Чар, вспоминая свою собственную эмоциональную травму. – Я изо всех сил старалась не думать о сыне и сознательно отбросила свои чувства, чтобы пережить тот период вместе со своими дочерьми. Я говорила себе, что должна держаться, что смогу упасть и поплакать в одиночестве позже».
Как признает Чар, это может быть трудно, но принятие решения отложить свое горе в сторону, чтобы провести время с другими детьми, позволяет двигаться вперед, создавать новые воспоминания и становиться ближе как семья.
Мои чувства схожи с чувствами Чар. Как только я поняла, что моя реакция на действия Дэна крадет драгоценное семейное время, я предприняла гигантские усилия, чтобы сосредоточить свое внимание на тех, кто был рядом. Чувство укрепления этих отношений дало мне сил двигаться дальше.
Как я могу быть честной, не повредив репутации моего отчужденного сына в глазах его братьев и сестер? В некоторых случаях братья и сестры были свидетелями плохого поведения или жестокого обращения и, возможно, выработали свое собственное мнение. Они могут осуждать своего брата или сестру, затаивать гнев или недоброжелательность или чувствовать, что им нужно защищать вас. Многие матери говорят, что слышать, как их дети плохо отзываются об ушедшем ребенке, требует терпения и сдержанности, но все же лучше не запрещать детям выражать свое мнение. Это подготавливает их к тому, чтобы реагировать разумно и с позиции осознанной мудрости.
Многие родители хотят защитить репутацию отчужденного ребенка в надежде, что его братья и сестры простят и примут его обратно в лоно семьи. Возможно, в основе лежит надежда на примирение, но важно понимать, что вы не можете предсказать будущее или заставить своих детей воссоединиться, даже если в конечном итоге вам самой это удастся. Не ставьте под угрозу одни отношения ради других, которые неопределенны.
Чар видела гнев своей старшей дочери и позволяла ей выражать его. «Ее гнев не был на пустом месте, – говорит она. – Я тоже злилась». Чар сказала дочери, что разделяет ее эмоции, но все же старалась не подливать масла в огонь: «Я не хотела разжигать ее дурные чувства по отношению к брату. Я знала, что однажды он эмоционально повзрослеет и нам придется снова пытаться собрать семью вместе».
Чар пришла к точке прощения раньше, чем это сделала ее дочь. «Вероятно, потому, что она не хотела видеть, как мне больно, – объясняет Чар. – Она знала, как вел себя ее брат и какую сильную боль он мне причинил. Она была очень заботлива». Позже ее дочь справилась со своими чувствами и тоже простила брата. «Прощать – мудро, но, возможно, не стоит сразу забывать происшедшее, – объясняет Чар. – Сын должен доказать, что изменился».
Как мое поведение влияет на чувство безопасности других моих детей? Очевидно, что эмоциональная доступность матери и то, что она продолжает выполнять рутинные семейные задачи, во многом способствует созданию атмосферы безопасности. Это ощущение нормальности, к которому стремилась Кэтлин из района Великих озер, когда настояла, чтобы семья отправилась в ежегодную лыжную поездку, несмотря на внезапный уход ее старшей дочери. И это то, что побудило меня и мою семью совершать ежедневные прогулки на окружную ярмарку, несмотря на то, что происходило с Дэном.
Важно отметить: многие матери чувствовали, что, как только они выразили свое желание продолжать жить и были полны решимости не позволить боли искалечить их, их семьи почувствовали себя свободнее в выражении своей собственной боли, страхов и уязвимости. Когда я отошла от эмоционального отчаяния, мои дети почувствовали, что могут спокойно поделиться своей собственной печалью.
Весной, последовавшей за уходом Дэна, моя дочь Хилари сидела в угловом кресле в нашей гостиной. Со слезами на глазах она рассказывала об одном вечере, когда она вышла из магазина, где работала, и увидела Дэна, который направлялся к находящейся поблизости пиццерии. Он тоже увидел ее, и она помахала ему рукой. Он неторопливо вернулся и спросил сестру, работает ли она. Хилари только кивнула, ошеломленная неожиданной встречей. Они стояли, глядя друг на друга, через мгновение Дэн пробормотал что-то о том, что позвонит ей позже и ушел.
«Я заплакала», – сказала Хилари, и новые слезы потекли по ее щекам. Такая краткая встреча, но она запомнила каждую деталь. У Дэна были серьги в ушах, на ногах дорогие туфли, которые выбрала для него жена. «Я была с ней, когда она их покупала», – сказала Хилари, вспоминая последнее Рождество с Дэном. Она описала его джинсы с причудливой строчкой и клапанами на карманах с декоративной отделкой – все это так непохоже на того Дэна, которого мы знали. «Но на нем была клетчатая фланелевая рубашка, – сказала Хилари. – На нем все еще было что-то, что связывало его с нашей семьей».
Мой муж и сыновья всегда носили фланелевые рубашки в клетку – символ «рабочего человека». Как бы подчеркивая это, дочь добавила: «Кто знает? Может быть, эта рубашка даже не была одной из наших. Может быть, это была одна из тех подделок».
Хилари упомянула об изменениях, которые она увидела в своем брате, в человеке, которого, по ее мнению, его жена лепила из него.
«Неужели так будет всегда? – Хиллари вытерла слезы со своих щек. – Он может просто появиться где-нибудь, и я сразу расстроюсь?»
Я понимала ее чувства. Боль в ее вопросе пронзила меня. «Нет, – сказала я, не желая принимать ее слова как правду. – Так будет не всегда».
За окном птицы порхали в виноградных лозах, взбирающихся по медным дождевым цепям. Тяжелые китайские колокольчики мягко позвякивали на весеннем ветерке. Жизнь шла своим чередом.
«Мне жаль, что тебе больно». Я опустилась на колени и обняла Хилари, мой взгляд был прикован к зелени и кусочку неба за окном. В доме, над созданием которого мы с Брайаном так усердно трудились, наша семья, несмотря ни на что, продолжала жить. И продолжала ждать.