– Вы хотите сказать, что это мерцание будет появляться каждые сутки в определенный час, в определенном месте? – Павел ткнул пальцем пол. – Тут, в подвале этого здания, где установлен реактор?

– Да, разумеется. Но это очень кратковременный эффект, который вряд ли будет кем-нибудь замечен и осознан. Строго говоря, импульс проходит мгновенно между точками контакта, но из-за психотемпоральной небулярности он расплывается в зоне реактора от нашего времени к прошлому: так, в нашем условном «вчера» его протяженность наносекунда, а через десять тысяч лет – несколько миллисекунд. Но это побочное явление никак не влияет на минувшую реальность.

– Не влияет! – Павел вскинул голову, его глаза сверкнули. – Вы утверждаете, что не влияет? А если кто-то окажется в этой самой зоне? Что с ним произойдет?

Принц пожал плечами.

– Ровным счетом ничего. Ничего, согласно нашим предположениям, – заявил он менее уверенно. – Во всяком случае такому человеку не грозят ни увечье, ни смерть. Дело в том, что…

– Простите, – вмешался Давид. – Никто не может оказаться в зоне реактора, поскольку она находится в двадцати двух метрах ниже поверхности земли и закрыта для доступа на протяжении трех тысяч лет, с момента постройки нашей базы. Ее ствол уходит на много уровней в почву, и именно там расположено все темпоральное оборудование.

Павел внезапно сник, как воздушный шар, из которого выпустили воздух.

– На двадцать два метра ниже… – прохрипел он, садясь. – Закрыта три тысячи лет… И ровным счетом ничего… Ничего, крысиная моча! Ни смерти, ни увечья, ни иного ущерба всяким глупым веникам! Тогда, конечно… разумеется… словом, я не против и все возражения снимаю. Так, Ватсон? Безусловно, так, Холмс!

Его речь перешла в неразборчивый шепот. Он имел вид человека, испытавшего глубокое потрясение; игнорируя участливые взгляды и нашу ментальную поддержку, Павел сжался в кресле и прикрыл набрякшими веками глаза. Кажется, его стремительная ретирада обескуражила Брейна и Принца; первый недоуменно поднял брови, второй моргнул и на секунду утратил свой высокомерный вид. Не понимая, что происходит, я повернулся было к Саймону, но тут послышался голос Декстера. У него забавная манера говорить: он то растягивает некоторые слоги, то проглатывает их, а иногда бормочет себе под нос что-то совсем непонятное.

– Это ма-а-ленькое заседание было чрезвчайн инте-е-ресным. Искренне блгдрю ко-о-лег за доставленное удо-о-вольств-е. Однако во-о-прос: в чем его польза для ксено-о-логии? Ксенолог-я, как изве-е-стно, изучает внеземные фо-о-рмы жизни, а также историю внезмн цивилизаций. В последнем слу-у-чае мы коллинеарны с ва-а-ми, но есть и разница – точно такая, как между двуногм чело-о-веком и декаподом с пла-а-неты Беликс. В силу чего мы не используем ПТ-пере-е-ход. Кто же ри-и-скнет вселиться в декапода? Или в обтателя Нейла? Или в маго-о-на – из тех, что создали Воронку?.. Те-е-перь повторяю во-о-прос: зачем мы здесь? Ка-ак укршение интерьера?

– Как специалисты-ксенологи, которые сообщат важную информацию своему Койну, – веско произнес Брейн. – Вы, вероятно, уже заметили, что наш метод позволяет исследовать прошлое, не посылая в него психоматрицу наблюдателя. Вы понимаете, что это значит?

– Понимаем, – сказал Саймон. – Возможность использования в ксенологии для изучения истории существующих и погибших рас.

– Но-о, – протяжно добавил Декстер, – мы понимаем и другое: для первичного отстрела лову-у-шек наблюдатель все-таки необходим. А это гро-о-бит всю прекрасную иде-е-ю.

– Верно, – произнес Брейн.

– Верно, – эхом откликнулся Принц. – Проблема с доставкой модуля в нужную эпоху существует, но мы над ней работаем. И хотим, чтобы вы это знали.

Совещание закончилось. Оставив Павла на попечение Саймона, я вышел вместе с Георгием. Мы спустились в кафе на сорок третьем ярусе, где готовили божественную пандру, напиток из системы Сириуса, который Георгий очень любил. Глотая ледяную жидкость, взрывавшуюся на языке острым кисло-сладким вкусом, я изложил коллеге свое пожелание насчет Инхапи. Георгий обещал проследить его судьбу. Довольно непростая работа, тоже связанная с кенгуровым поиском, только в данном случае скачки во времени должны составлять от трех-пяти до десяти лет. В прошлом век человеческий был так недолог!

Расспросив о внешности и происхождении интересующей меня персоны, Георгий помолчал, отпил глоток, затем, бросив взгляд в окно на монумент Первопроходцев, тихо произнес:

– Странное собрание, Ливиец. Очень странное!

– Тебя смущает этот проект супериоров?

– Нет. Пожалуй, нет. Предложение любопытное, так отчего бы не заняться этим исследованием? Тебе ведь их ловушки помогли собрать информацию, и я готов попробовать – скажем, с тем же Инхапи. Отстрелю в него модуль и без всяких прыжков туда-сюда смогу получить представление о всей его жизни… – Георгий задумчиво наморщил лоб. – Нет, Ливиец, я о другом. Помнишь, что сказал Брейн о твоем приятеле? О всей этой весьма бестолковой дискуссии? Есть причины, по которым мнение именно этого оппонента является решающим… Почему? Он ведь не хотел нас обидеть, отметить, что весомость наших мнений равняется нулю… Нет, я в этом уверен! Он просто выделил Павла среди присутствующих. Выделил так, как будто он известная всей Галактике личность, чье одобрение или несогласие может повлиять на миллиарды… Да и к чему опрашивать так много народа? Вопрос-то частный, касается супериоров и нас! Ну, может быть, еще ксенологов и чистильщиков.

Склонившись к Георгию, я зашептал ему на ухо, потом вообще перешел на мысленную речь. Я говорил о Павле, говорил лишь то, что один человек может рассказать другому – не о личных его делах, не о заметной тоске по прошлому, не об истории с Джемией, а о фактах. О силовом экране, которым он накрыл Доминика и Принца, о нашем странствии, когда мы разделяли одно тело, о зачарованном львином прайде и о своем подозрении, что Павел – личность, отщепленная от Носферата. Слушая эту историю, Георгий то хмурился, то удивленно качал головой, что было мне понятно. Никогда еще души, ушедшие к Галактическим Странникам, не возвращались назад, а если и возвращались, то хранили это в тайне. О Носфератах мы знали многое: знали, что это коллективный разум, высшая ступень эволюции, новый уровень бытия; знали, что они – хранители памяти Метагалактики, творцы и организующее начало инфонетного пространства; знали, что они неизменно благожелательны к любым формам разума и жизни; наконец, знали главное – что Носфераты бессмертны, и что всем нам, как и другим разумным, вступившим с ними в симбиоз, они дадут прибежище после физической смерти. Но знание без ощущений и чувств наполовину бесполезно, а кто мог поведать об этих чувствах и ощущениях? Кто мог сказать, что был частицей Носферата и вернулся?..

Мы расстались с Георгием, и в этот день я больше не работал. Не мог трудиться над своими отчетами, ибо беседа с коллегой взволновала меня самого. Мысли кружились в голове вспугнутыми птицами, но думал я не о рассказанном Георгию, а о том, чего не рассказал – о жене и сыне Павла, оставшихся в двадцатом веке, о загадочной возлюбленной, что поджидала его в Воронке, в тысячах светолет от Земли, и о способе, которым он перебрался через хребты времени, лежавшие между нашей реальностью и далеким, таким далеким прошлым.