— Сейчас будет станция, — строго сказал начальник поезда,все еще не решаясь войти в наше купе.

Я повернулся к нему. Достал свое удостоверение.

— Я из милиции, — сказал я ему, — подтвердите сотрудникаммилиции, что на нас было совершено нападение. Скажите, что они убилижурналистку, а я только защищался. Если нужны будут свидетели, они могутпереписать фамилии пассажиров всего вагона.

— Понимаю, — строго сказал начальник, увидевший моеудостоверение, теперь ему было значительно, легче. Он даже с презрениемпоглядывал на убитых.

Теперь он четко знал, кто хороший, а кто плохой. Если бы яему сказал, что они из ФСБ или посланы ФСБ, а может, и МВД, он бы не поверил.

Многим людям нужно всегда четко объяснять, где белое, а гдечерное, где «наши», а где «чужие». В этом есть что-то от биологической сущностичеловека, от его инстинктов, которые учат разделять своих и чужих. Впрочем, мнев этот момент было уже все равно. После смерти Людмилы я понял, что все моипрежние чувства атрофировались. Я почувствовал, как превращаюсь вбесчувственного зомби. Слишком много крови было за сутки, слишком много убитых.И моя психика, не выдержав, отключилась.

Я нашел свою майку, надел носки. Ноги у меня были в крови.Непонятно, где я мог так порезаться? Может, перепачкался в крови людей,лежавших теперь в коридоре. Один был совсем молодым и смотрел в потолок такимнедоумевающим взглядом, что я не выдержал. Вышел и закрыл ему глаза. А потомвзял простыню и накрыл обоих. В вагоне были дети, ни к чему им видеть все это.Нехорошо.

Я надел рубашку, куртку, взял дорожную сумку Людмилы,высыпал из нее все вещи, сложил туда оружие, собранное у убитых. Потом полез вкуртку Людмилы и забрал деньги. Да, я знаю. Я подонок и ублюдок, укравшийденьги у любимой женщины. Мне нет оправдания, я свинья. И если я превратился взомби, то почему думал об этих деньгах? Если я был такой бесчувственный, топочему полез в ее куртку? Я не должен был так поступать. Я не должен был этогоделать.

Но как в таком случае я мог добраться обратно до Москвы? Какв таком случае я мог вернуться на работу? У меня не было денег. Я был зомби, ноуже нацеленный на определенный результат. И я взял деньги как оружие, котороемне было нужно для достижения поставленной цели. Я не крал деньги наудовольствия.

Теперь я точно знал, что должен умереть. Что не могу неумереть. Я переступил грань, отделяющую живых людей от живых мертвецов. Я убилслишком много людей, пусть даже преступников и бандитов, чтобы боги моглисохранить мне жизнь. Я обязан был умереть.

Но именно сознание близкой смерти сделало меня таким. Я взялденьги для того, чтобы вернуться домой-. Я даже оставил Людмилу, не ставдожидаться, пока за ней придут. Я поднял с пола телефон, отключая его питание.Взял ее сумку и, подумав немного, все-таки наклонился и поцеловал ее в губы.

Если честно признаться, я ее и не любил. Просто в последниечасы нас сблизила наша общая беда, и она вдруг стала для меня самым близкимчеловеком. А я должен был ее защитить.

— Уже подъезжаем, — сказал начальник поезда. Я дал ему одинпистолет.

— Будешь стоять здесь, — строго сказал я ему, — и никого,кроме милиции, не пускай. Если полезут, начни стрелять. Скажи, тебе разрешилстарший лейтенант Никита Шувалов. Ты меня понял? Старший лейтенант НикитаШувалов, — повторил я, чтобы он запомнил мое имя. Громко повторил, чтобы иостальные запомнили.

Теперь я точно знал, чего хочу. Теперь я знал, что мне нужновозвращаться в Москву. Остановить меня уже было нельзя. Меня можно было убить.

И то разорвав на мелкие кусочки, которые тоже будут цеплятьгорло гадов, устроивших мне такой Судный день. Я поднял сумку и пошел покоридору.

Испуганный начальник поезда и ничего не понимавший проводниксмотрели, как я ухожу. Я спрыгнул через минуту, когда поезд уже подходил ккакой-то станции. На часах было четыре часа. Начинался вторник. Может, он будетне таким тяжелым, как понедельник? Впрочем, мне уже было все равно.

В кабинете Горохова уже второй час шло совещание. Но этобыло специфическое, очень закрытое и очень напряженное совещание. Они сиделивтроем.

Сам хозяин кабинета, начальник МУРа и подполковникЗвягинцев. Больше никому в этом здании Горохов теперь не доверял. Они обсуждалитолько один вопрос: какие меры следует предпринять, чтобы обезопаситьоставшихся сотрудников Звягинцева, раскрыть уже совершенные преступления ивыявить подлеца, оказавшегося в группе Звягинцева? Остальные офицеры этойгруппы сидели в приемной, никуда не отлучаясь. Горохов приказал оцепитьприемную и никого из нее не выпускать. Это были самые напряженные часы в егожизни.

— Утром во всех газетах появятся статьи, — объяснял Гороховсвоим собеседникам, — и мы пока не знаем, в чью пользу. Либо это будут статьи оподлеце Липатове, у которого были огромные счета в зарубежных банках и которыйчерез Скрибенко был связан с бандитами и рецидивистами, а покрывал их полковникГорохов. Либо это будут статьи о попытках части руководства ФСБ и МВД,действующей по прямому заказу, подставить руководство Кабинета Министров, чтобысвалить премьера. Может получиться так, что вообще будут напечатаны обе статьи.

А может, и ни одной. Но при любом варианте они уберут Баркова.Мы должны взять его до тех пор, пока кто-то не сообщит им, что мы знаем фамилиючеловека, отдавшего приказ замести следы в квартире на Усачева. У нас в запасевсего несколько часов.

— Но как ты предлагаешь забрать этого Баркова? Поехать кнему домой? — спрашивал Звягинцев. — Ты же понимаешь, что он сейчас в зданииФСБ и тоже не спит этой ночью. Как мы его оттуда вытащим? Возьмем штурмомздание ФСБ?

— А как вы вытащили оттуда майора Шурыгина? — спросилКраюхин.

— Обманом, — честно сказал Звягинцев, — настоящимпримитивным обманом.

Заслуга исключительно принадлежит Никите Шувалову, который ивыманил Шурыгина.

— Второй час заседаем, — недовольно проворчал Краюхин, — иничего определенного. А этот гад сидит в приемной и над нами потешается.

— Может, мы еще раз пленку послушаем, — предложил Горохов, —может, Михалыч найдет какие-нибудь неточности.

— Сначала нужно решить, что делать, — пробормотал Звягинцев,— а если будет самый худший вариант?

— Сколько лет я тебя знаю, а ты все никак не избавишься от этойпривычки, — проворчал Горохов, — всегда исходить из худшего.

— А зачем исходить из лучшего? — пожал плечами Звягинцев. —Всегда нужно предполагать худшее, так я и ребят своих учу. Поэтому я ипредполагаю, что завтра произойдет самое худшее. Утром станет известно, что ты.Стае, связан с бандитами и взяточниками. А я или садист-убийца, или твойпособник. Ну это уже зависит от их фантазии. Будешь бегать оправдываться?Говорить всем, что не верблюд? Ты видел, как сегодня тебя встретили здесь,рядом с твоим родным местом работы, где было несколько сот вооруженных офицеров.А что будет, когда ты окажешься в другом месте? Тебя убьют и все на тебя жесвалят.