— За две недели все возвели, — горделиво сообщил Васька, словно бы сам приложил руки к строительству. — Собрали тутошних нэпманов в губпромторг и сказали — хотите граждане по-советски торговать, делайте торговые ряды, чтобы не стыдно было. Не сделаете за месяц — все товары будете в кооперативы сдавать, по твердым ценам. Лес для этого дела дадим, доски выпишем, а кто особо активный — освободим от местных налогов на два месяца. Ну, почесали торговцы затылки — дело-то стоящее, плотников наняли. За две недели срубили, составили, а за пару дней поставили.

Пулковский прожил в Череповце всего ничего, но успел познакомиться со всеми деловыми, узнать о местных малинах — о том, о чем Иван и понятия бы не имел, проживи он хоть десять лет в городе. Васька успел даже обольстить пару местных красоток. Очень даже возможно, что не красотой его девки прельстили, а чем другим. Не зря ж Пантелей считал, что лучшие наводчицы — это бабы.

Особым успехом пользовались ряды, где торговали солью. Внимание Ивана привлек красноносый мужик, в кожаном фартуке. Он так умело взвешивал соль, отпуская товар в кульки из старой газеты, что залюбуешься. Ни одной крупицы не падало мимо, а руки мелькали, словно у музыканта или у шулера.

— Ты на торговца этого не гляди, — толкнул Ивана локтем Васька. — Это агент утро Аркаша Филатов. Он тут месяц стоит, под солеторговца работает.

— А откуда известно, что из утро? — невольно подтянулся Иван.

— Так Череповец же, — презрительно сплюнул Васька, потянув руку к мешку с жареными семечками. Попробовал, выплюнул шелуху, кивнул торговке — толстой бабище в фуфайке и грязном платке, подставляя карман. Бросив тетке гривенник, повел Ивана дальше, лузгая семечки и рассказывая на ходу: — Череповец городишко маленький, даром что губцентр. Уголовка здесь тоже маленькая, все мусора на виду. Если вчера агент конокрадов ловил, а сегодня на рынке стоит, кто такое пропустит? Питерские мусора на Апрашку агентуру внедряли, так те через день-два раскалывались, как сухое полено. Чтобы настоящего стукача к деловым всобачить, не год и не два потребуется. До революции уголовка серьезную агентуру среди блатных держала, а теперь так, тьфу. Теперь им лишь бы палочку к празднику срубить, торопятся. Ну, нам, грешным, это и хорошо!

— Чем хорошо?

— Если агент сильно мешает — можно и перо ему в бок вставить. На хрен кому чужие глаза да уши нужны? А такой вот, солеторговец, нехай стоит. Он здесь гастролеров пасет, а гастролеры местным деловым не нужны. Местные могут и сами чужаков замочить, могут и мусорам слить. И мусорам хорошо — план выполнили, и деловым — от конкурента избавились.

Иван не был новичком в воровском мире, да и служба в Чека чего-то стоила, но он считал, что своих сдавать нельзя. Ну да, ворам виднее.

— А вон еще один из утро, глянь.

Иван никогда не поверил бы, что сидевший в санях возница в черном дубленом полушубке, подпоясанном красным кушаком, в высокой шапке с малиновым верхом.

— Этот нас с тобой ловить должен. Махов Александр, старший инспектор утро. Его в начальники прочат, но он упирается. Шустрый парень, но на одну ногу хромает — бегает плохо. Этот, говорят, липовых дел не шьет. У него все четко — вещцоки, показания. А еще умеет ловить на противоречиях. Примета такая есть — коли Махов дернул ножкой перед кем-то из деловых — брать его будет.

Николаеву показалось, что старший инспектор посмотрел прямо на него, и по-особенному дернул ногой.

— Ладно, давай лучше чайку попьем, — предложил Иван, отводя взгляд в сторону. — Самовар артельный, шанежками пахнет.

— Не, пошли-ка лучше в ресторан. Недавно еще один открылся. Название смешное — Москва! Цыплят там готовят лучше, чем на Казанской. Угощаю!

В Череповце уже была гостиница "Лондон", были рестораны "Париж", "Берлин" и "Петроград", а теперь, стало быть, "Москва" появилась.

В ресторане заказали жареных цыплят с рисом, соленых грибов и графинчик. Верно, вспомнив про злоключения Муковозова, Васька запросил баранину, но ее не было.

— Вот, ресторан "Москва" — столица России, а простой баранины нет, — посетовал Васька.

— Так не сезон, — пояснил Иван. — Овец по осени колют, когда шерсть выросла, шкура на полушубок пойдет или на шапку. Сейчас-то, какой смысл скотину колоть?

— Вот, чё еще у тебя спросить-то хотел — а чего у вас овец не разводят? Тимоха сказал, десять штук у него, чё так мало?

— Вась, как их у нас разводить? Овец выпасать надо, а в наших краях с ноября по март снег лежит, а трава только в конце апреля пойдет. Раньше мая не выгонишь. Это, почитай, полгода в хлеву стоять будут, а сожрут — что твоя корова. Кто побогаче, те держат — шерсть на валенки, шкуры на сапоги. У Муковозова десять овец — это много! А чего тебя на овец-то пробило? Как говорят — лопай, что дают! Вон птицу нашу несут.

Ваське трескал, за ушами пищало, а Ивану не очень понравилось — цыплята пережарены и чересчур наперчены. Зато в ресторане был певец — низенький толстый дядька с неплохим баритоном. Певческие голоса Иван научился распознавать еще в учебной команде, бас от тенора, тенор от баритона отличал. На хрена это было солдатам императорской армии, никто не знал, но разбирались.

Пулковский, выпив пару рюмок, расчувствовался, полез в карман за деньгами и отправился заказывать песню. Певец, малость посомневавшись, посоветовался с метрдотелем, начал выводить:

Позабыт-позаброшен С молодых юных лет, А я мальчик-сиротинка, Счастья доли мне нет.

Васька, прикрывший глаза от удовольствия, принялся вполголоса подпевать:

Иван не очень любил воровские песни. Ну, до чего ж они любят на жалость давить, а уж себя-то как любят пожалеть — тьфу! Вона, на Пулковского посмотришь — у того уже слеза капает в тарелку, а цыпленок и так пересолен. Но после третьей рюмки сам не заметил, как присоединился к Ваське:

— Мужики, а вы местные будете? — выдернул их из жалостливой песни чей-то незнакомый голос. Надо сказать — тоже жалостливый.

Иван приподнял голову. Вот только соберешься песни попеть, так какая-нибудь зараза помешает!