– Я поставил камеры в трех местах в трех приютах, законтачил на комп, я в опорном уже третью ночь ночую. Значит, все-таки он убил вторично, а вы его там даже взять не можете… Ладно, это мое дело, я его возьму здесь сам. он сегодня ночью явится. Я в этом уверен. Ритуал для него превыше всего. Он придет прикончить всех собак и кошек в приюте.

– Я приеду в Красногорск, – сказала Катя. Она уже не раздумывала, не колебалась. – Где и во сколько встречаемся?

– В десять вечера в опорном пункте.

Анфиса молча наблюдала за переговорами по телефону.

– Участковый так уверен, что это Тригорский-младший? – спросила она.

– Как видишь, на все сто процентов. Они знакомы с детства. Миронов считает Ангела Майка – так он его называет – законченным маньяком. Мы в музее даже поговорить с ним не сумели. Даже не видели его!

– Может, этой ночью снова встретимся, как тогда, в коридоре, когда он якобы с фонарем явился, – Анфиса прикидывала что-то в уме. – У участкового машина есть?

– Да, вроде.

– Тогда я вызову такси на восемь до Красногорска. Сами мы с тобой рулить не можем, устали, и тут еще неизвестно сколько проторчим.

Катя чувствовала это полной мерой – свинцовую усталость, напряжение, страх и еще что-то, чего не опишешь словами, витавшее в атмосфере музея… это вибрировало, как ультразвук, пугая, лишая воли и сил.

Она положила руку на плечо Анфисы. Стало легче – совсем чуть-чуть.

В десять часов вечера для генерала полиции, начальника МУРа Алексея Елистратова рабочий день – бесконечный, бездонный, как прорва, все еще продолжался. В морге.

Стоя рядом с судмедэкспертом и лейтенантом Дитмаром в прозекторской над телом – мертвым, беззащитным, голым, Елистратов не ощущал в душе ничего – ни жалости к погибшему во цвете лет куратору отдела Древнего Востока, ни профессионального любопытства, ни даже желания раскрыть это дело.

Ничего, кроме раздражения и досады. Мечта хоть на полдня в свой выходной вырваться на дачу в сад, возделанный с любовью и трепетом, прекрасный и тихий, райский в своей первозданной красоте и умиротворении, эта мечта испарилась.

Потерпевшего он не знал, не встречался с ним, не допрашивал его лично в музее. Лишь читал протокол допроса и потом запись беседы Дитмара с профессором на диктофон.

Сотрудники розыска почти сразу установили, что Гайкин – сын бывшего министра финансов правительства, давно канувшего в небытие. А вот то, что у него имеется сестра, установили намного позже.

На операционном столе в прозекторской труп сына министра мало чем отличается от трупа любого бродяги. Смерть равняет всех, выстраивая по собственному ранжиру. Всего несколько часов назад этот человек был для Елистратова одним из главных подозреваемых в убийстве. И вот, что называется, приплыли…

– Гайкин болел астмой, – сообщил Дитмар судмедэксперту. – Может, все же это не убийство? Может, он просто умер?

– На трупе никаких повреждений, сами видите, полтора часа уже осматриваем вместе – ни ран, ни ссадин, ни кровоподтеков. Под ногтями все чисто. Нет никаких следов борьбы. Только вот здесь, под левой лопаткой, у него след от свежей инъекции. Вот, видите? – судмедэксперт перевернул тело и показал.

На бледной коже – крохотная багровая точка.

– Он астматик, – повторил Дитмар. – Я завтра узнаю в медпункте музея, может, он ходил на какие-то уколы. Похоже на след от прививки, нам под лопатку еще в школе, помню, делали.

– Начинаю вскрытие, – известил судмедэксперт по громкой связи на запись. – Труп мужчины славянской внешности возраста примерно тридцать – тридцать пять лет, крепкого телосложения, удовлетворительного питания. Время… дата…

Когда судмедэксперт взялся за пилу, Елистратов вышел вон – в морге ему всегда, всю жизнь с курсантских времен становилось дурно.

И почти сразу же громко, бравурно в тихом ночном морге запел, заиграл мобильный.

Дитмару звонили из музея. Там на пульте остались сотрудники полиции, вместе с дежурной сменой охраны они просматривали все пленки, все записи, начиная со дня прихода в музей проверочной комиссии Счетной палаты. Проверялось все тотально – искали как совпадения, так и несовпадения, малейшие странности.

– Кое-что есть, хотя мы только начали. На просматриваемых пленках в общей сложности отсутствует около часа. Складывается из временных пауз на записи – где полчаса, где четверть часа.

– Сегодняшняя запись?

– Нет, до сегодняшней еще не дошли. День, когда прибыла комиссия, точнее, вечер понедельника. Музей для посетителей в тот день, как обычно, был закрыт. И день убийства Юдиной. Либо это у них системный повторяющийся сбой в работе таймера, либо кто-то постарался эти временные окна из записи изъять.

Елистратов забрал телефон у Дитмара.

– Хоть всю ночь там сидите в пультовой, но чтобы просмотрели все, – приказал он.

Он думал об Узбеке, Ибрагимбеке Саддыкове. Когда его пристрелил снайпер в марте… это ведь случилось не в глухом лесу, мда… и там ведь вокруг тоже имелись камеры наблюдения. Так вот, словно нарочно, как вирус: все эти камеры зависли в один момент, создав глухое «окно» в тридцать пять минут.

Из морга Елистратов поехал на Петровку. Он входил в вестибюль Главка, когда ему позвонил судмедэксперт – а ведь только что расстались!

– Делаю вскрытие, – сообщил он буднично. – Уже сейчас могу сказать, что причина смерти – асфиксия. Он умер в результате легочного коллапса.

– Так, значит, скоропостижная смерть? Его не убили? Ох, у меня прямо камень с души… Спасибо большое за информацию.

– Рано благодарите, Алексей Петрович, вы не дослушали. Тут передо мной данные экспресс-анализа. У Гайкина в крови сверхвысокая концентрация пятипроцентного пентотала. Чудовищная передозировка, смертельная.

– Я не понимаю… пентотал – это ведь не яд, это лекарство?

– Лекарственный препарат для инъекций болеутоляющего, снотворного действия. У него сверхвысокая концентрация. Учитывая, что Гайкин – хронический астматик, летальный исход был неминуем. Пентотал вызвал мгновенный легочный коллапс. Тот след, что мы видели на теле – это не след от прививки. Ему сделали укол в спину. Возможно, он даже не успел понять, что произошло.

– Надо поесть, ночь длинная, – Анфиса гремела кастрюльками на кухне.

Генерал Елистратов отпустил их сразу, как только тело профессора Гайкина увезли после осмотра места происшествия. Произошло это в шесть часов вечера, перед самым закрытием музея.

Они поймали такси и поехали домой к Кате. Ждать отъезда в Красногорск.