—Это если кто зиму на Мудьюге переживет,— продолжал гундеть Миха.— Там и так уже чуть живые от голода все, и охрана измывается почем зря… Да и нам тут ненамного лучше. О восьмичасовом рабочем дне теперь можно забыть. Сверхурочные стали обязательными, и чуть не каждый божий день почитай, а зарплат с октября не видим. С сел пишут, подводная повинность совсем замучила, того-этого. Союзные офицеры даже через дорогу сами ленятся перейти, знай вози их, иродов… И мобилизация еще.

—Миха, дорогой ты мой человек,— проникновенно сказал Максим.— Ну ты же сам все отлично понимаешь. Идет война, всем непросто приходится. Но надо собраться и затянуть пояса. Иначе заразу большевистскую не одолеть. Военная необходимость.

—А муштра, которую новый генерал-губернатор ввел — тоже военная необходимость?

—Ну конечно! Генерал Марушевский намерен решительно бороться с разложением в войсках… Армии нет без дисциплины!

—Да кто же против армии-то? Сражаться надо, ясный перец… За себя, за землю свою… Только вот зачем солдаты должны «ваше благородие» каждому прапорщику твердить, что твои попугаи? Честь отдавать зачем, и погоны эти еще, как при старом порядке? Разве от того победа над большевиками зависит? Вот как ты смекаешь, Максимко, Приказ номер один почему появился?

—Диверсия большевиков, направленная на разложение русской армии,— повторил Максим много раз слышанное от офицеров.

—Вот ты, Максимко, вроде умный, а все ж дурак… Да наши меньшевики его в феврале приняли. Потому что нельзя от человека требовать, чтобы он жизнь свою положил за Отечество, а обращаться с ним при этом хуже, чем со скотом. А господам офицерам виноват кто угодно — большевики, эсеры, царь, Временное правительство, черт лысый — только не они сами! Да чего ты смотришь на меня, как гусь на зарево! Люди так говорят, как я их ни успокаиваю, и помяни мое слово: одними разговорами дело не кончится!

В чайную быстрым шагом вошел солдат, огляделся и направился к их столику.

—Господин Ростиславцев, вас срочно полковник Жилин ищет! Ждет вас у казарм на Новой дороге.

Максим и не знал, что Жилин произведен в следующий чин. Быстро это у них…

—Да что случилось-то?

Солдат огляделся по сторонам и как-то весь скукожился:

—Неспокойно…— и перешел на шепот: — Как бы не бунт, не приведи Господь…

Максим встал, бросил на стол пару чайковок, надел пальто.

—Миха, ты со мной?

—Да куда ж я денусь, того-этого?

Торопливо пошли по странно притихшим улицам — обыватели отчего-то не вышли порадоваться коротким часам дневного света. За сотню метров до казармы их остановил нервный окрик караульного:

—Стоять!

Еще вчера никакого поста тут не было.

—Это к господину полковнику Жилину,— поспешно пояснил посланец.

Группа офицеров толпилась в переулке в квартале от казармы. Хмурые лица, низко надвинутые фуражки. Жилин сразу подошел к Максиму:

—Спасибо, что пришли так скоро, Максим Сергеевич. А это…— он недоверчиво глянул на Миху.

—Представитель профсоюза. Что случилось?

—Ладно, под вашу ответственность… Не стану скрывать: ситуация критическая. Вчера расквартированным здесь солдатам 1-ого архангелогородского полка было объявлено о предстоящей отправке на фронт. Полк этот ненадежный, мобилизация шла с трудом, дисциплина хромает на обе ноги…

—А вы пытались по-хорошему понять, чего вашим людям надобно?— спросил Миха, зыркая исподлобья.

Жилин нахмурился, но ответил ровным тоном:

—К их жалобам прислушивались. Недавно по требованию солдат им сменили командира. Это не помогло. Сегодня всю ночь шло какое-то брожение. Утром солдаты разоружили, избили и выставили вон приставленных к ним унтер-офицеров. После забаррикадировались в казарме и отказываются выполнять приказы.

—Они сказали, чего требуют?— спросил Миха.

—Какая-то истерическая невнятица…— Жилин пожал плечами.— Мы потребовали для переговоров зачинщиков смуты, но какое там — только выкрики из окон. То они не хотят воевать, то не желают выполнять требования устава, то просто орут бессмысленные социалистические лозунги! Ни одному офицеру не дают войти в казарму, уже трижды стреляли из окон — чудом до сих пор ни в кого не попали.

—Мне надо к ним, к ребятам!— засуетился Миха.— Там должен быть кто-то из наших, меня впустят!

—Я не вправе требовать от гражданских лиц участия в переговорах,— Жилин смотрел Максиму в лицо, игнорируя Миху.— Это сопряжено с риском для жизни…

—Для паники нет никаких оснований,— раздался сзади спокойный голос Марушевского.

Все трое вздрогнули и обернулись. Генерал направлялся к ним ровным, неторопливым даже шагом — прямой, собранный, по виду совершенно невозмутимый.

—Я отдал распоряжения артиллерийской части,— объявил Марушевский так, словно сообщал что-то ординарное, скучное даже.— Она уже заняла позицию. Ровно в два часа пополудни по зданию казармы будет открыт огонь.

Максим панически глянул на часы. Половина первого.

—Да вы чего, с глузда съехали?! — заорал Миха.— Похоронить хотите людей под обломками?! Своих ребят?! Вы ведь за них отвечаете!

Марушевский глянул на Миху с легким раздражением, но ответил так же спокойно:

—Часть, саботирующая приказы и выступившая против командиров с оружием в руках, становится мятежной, то есть все равно что вражеской, и поступить с ней следует по законам военного времени. Впрочем, если до двух часов солдаты покинут казарму и выдадут зачинщиков бунта, они отправятся на фронт в статусе штрафников. Я сам разберу их жалобы и отреагирую, если они окажутся по существу.

—А что станет с зачинщиками?— спросил Максим.

Марушевский чуть помедлил, потом ответил:

—Их ждет суд.

—Так надо к ребятам бежать, сказать им!— не в силах устоять на месте, Миха нервно принялся шагать туда и обратно поперек переулка, вздымая валенками снег.— Времени мало!

—Вы возьмете на себя переговоры, комиссар Ростиславцев?— спросил Марушевский.

Максим заметил, что левое веко у него подергивается.

—Да. Мы с товарищем Бечиным войдем в казарму и постараемся всё уладить.

—Весьма благодарен вам,— сдержанно кивнул Марушевский.— Смутьяны настроены против офицеров, гражданское лицо они выслушают охотнее. Я, право же, предпочел бы избежать кровопролития. А теперь мне нужно пройти в американский госпиталь, успокоить раненых…

Ну конечно, спокойствие американцев важнее жизней своих людей, зло подумал Максим и устремился за Михой, который уже почти бежал к казарме. Она оказалась массивным каменным зданием. Скверно, если дойдет до обстрела, мало кто спасется из-под обломков.