Я закинула сумку на плечо.

— Давай быстрей, — прохрипела я.

Мне очень не хотелось видеть, как они выпендриваются друг перед другом, прежде чем сойтись в никому не нужной схватке, свидетелем которых я была миллион раз.

Грейвс — лупгару, Кристоф — дампир. Сила и презрение кипели уже на поверхности. Качок и ботаник. Нет, не то. Два качка, каждый из которых имеет вескую причину ненавидеть другого. А вервольфов, кстати, я не очень осуждаю. То, как к ним относятся дампиры, конечно, не преступление, но почти.

А эти двое определенно не поделили что-то еще. Зловещий рык уже висел в воздухе.

Во мне стал нарастать жар, щеки запылали. Я сделала резкий глубокий вдох.

Повернувшись к противнику спиной — словно нанося оскорбление, — Грейвс обошел машину. Я ждала. Подойдя вплотную, он взял меня за руку. Теплыми пальцами. И от них не было больно.

Громко открылся багажник. Я оглянулась. Кристоф стоял, наклонившись.

— Сэмюэль, иди помоги.

Сэмюэль? Я заморгала.

Дибс дернулся.

— Да. Конечно. — И проскакал мимо нас.

С автомобиля капала вода, двигатель остывал, мерно пощелкивая. Я поняла, что хочу оказаться сейчас где-нибудь в другом месте. Дождь без устали колотил по крыше.

Я потащила Грейвса в подсобку. Там стояла уродливая темно-зеленая стиральная машина с сушилкой, большая металлическая раковина, да и, в общем-то, все. Дальше дверь вела в кухню, где тоже было почти пусто. Тут я почувствовала, даже больше, чем услышала, как Спиннинг прочесывает дом.

— Зачем ты так? — прошептала я, но Грейвс только улыбнулся. Не своей обычной болезненной полуулыбкой и не той широкой и солнечной, которая мне так нравилась. Нет, это была настоящая волчья гримаса, во все зубы.

— А чтобы знал. Пойду помогу Бобби. Оставайся здесь, ладно? — Его пальцы выскользнули из моих, и он исчез.

О, ради всей… — Я даже не могла закончить такую несуразную фразу. В каждом новом доме, куда мы приезжали, папа стоял с секундомером в руке, пока я проверяла, все ли в порядке, и ставила защиту. Или мы вместе это делали.

Грейвс стал чувствовать себя настоящим мужчиной, хотя всего пару месяцев назад он и знать не знал про Истинный мир.

Да, все меняется.

Я стояла посреди кухни, В последний раз в ней готовили годах в семидесятых. Стояла и прислушивалась к звукам дома. В окна заглядывали тускнеющие лучи вечерней зари.

Я слышала все и всех — и вервольфов, и дампира.

И все равно я была очень одинока.

* * *

Школа горит. А я бегу, с трудом двигая отяжелевшими руками и ногами, словно сквозь патоку. Обычно мир превращается в прозрачную смолу — стоит только слегка напрячься, а сейчас меня накрыла темная волна ужаса, цепляющаяся за каждую клеточку тела.

Они где-то позади. Я слышу, как они воют. Как вампиры — звонко, с ненавистью, и как вервольфы — яростно и злобно. Они идут в ногу, парадным строем, стены гнутся и сгорают от этого звука.

По обеим сторонам коридора — двери. Я кидаюсь к каждой, тяну за ручку, но все заперты. У меня обожжены пальцы. А из-за дверей доносятся крики ребят. Дым щиплет глаза и заползает в нос. Они там по моей вине! Потому что тем, кто меня преследует, все равно, кого мучить.

Это я виновата…

Папа погиб, потому что я не сказал ему про бабушкину сову. Бабушка умерла, потому что я была маленькой и не могла спасти ее, а мамы не стало, потому что…

— Дрю! — послышался резкий шепот.

Это все из-за меня, все из-за меня… Вой и крики заполоняют собой все пространство, коридор уходит в бесконечность, а топот приближается. Свернуть некуда, в любой момент они меня увидят. Языки пламени скачут, шипят и шепчут мерзкими, надтреснутыми тихими голосами, которые пробираются в голову и больно царапают изнутри.

— Дрю! Проснись! — Кто-то тряс меня.

Я резко села, размахивая руками и с трудом сдерживая крик.

Грейвс впился пальцами мне в плечо, пытаясь защитится от моих ударов. В спальне матрац лежал не на голом полу, а на ковре, но все равно получалось холодно и жестко. На первом этаже ковров не было и в помине.

— Эй! — У Грейвса мерцали глаза. Сквозь жалюзи лился тусклый лунный свет, соперничая с огнями уличных фонарей. Дождь перестал. — Это просто дурной сон.

Я вцепилась в Грейвса. Он обнял меня и прижал к себе. Сердце стучало так, словно хотело выпрыгнуть наружу. Еще вечером Грейвс устроил широкий матрац из двух спальных мешков, а сверху мы накрылись его плащом. Было очень тепло и уютно, но потом, видимо, я стала метаться и все сбросила.

Я уткнулась ему в шею и вдохнула — сигаретный дым, дезодорант и запах лупгару. Через какое-то время он неуклюже погладил меня по спине.

— Дрю.

— Что? — прошептала я ему в рубашку. Я снова вдохнула и выдохнула. Не двигайся. Хоть еще секундочку. Хочу представить, что могу кому-то доверять.

Мысль исчезла так же стремительно, как и появилась — я торопливо отогнала ее. Сколько уже мыслей я отогнала от себя за последнее время…

Он слегка сжал меня.

— Снаружи что-то есть.

Я наклонила голову, прислушиваясь. Стук сердца перекрывал все остальные звуки. Я еще раз глубоко вдохнула, чтобы успокоиться.

— Что ты слышишь?

Дверь громко скрипнула, будто кто-то, опиравшийся на нее, сдвинулся с места. Кристоф не сказал ни слова, когда Грейвс пошел со мной в комнату. И хорошо.

— Как будто оно пытается сидеть тихо, но дыхание все равно слышно.

Грейвс снова неловко шевельнулся. Я хотела отодвинуться от него, но он не отпускал меня. Сердце стало биться ровнее. Выступил пот. Тонкие голубые нити охранного заклятия светились на стенах мягким светом, не искрили, не метались в судорожных вспышках.

Бабушка мной гордилась бы. Я уже несколько раз накладывала охранные заклятья без ее рябиновой палочки. Я сглотнула комок, подбиравшийся к горлу. Сон все еще стоял перед глазами, а в ушах звенели крики и треск пламени — так же осязаемо, как объятия Грейвса и мое собственное хриплое дыхание.

— Ботинки.

— Что? — он склонил голову набок.

— Надевай ботинки. И мои дай.

Я вывернулась из его рук и нащупала свои ботинки как раз там, где оставила — у матраца. Сунув в них ноги, схватила сумку. Пистолет на месте. Проверила обойму, громко защелкнула ее. Сняла с предохранителя.

Грейвс влез в свой плащ. Я тихо выдохнула и, пригнувшись, подкралась к окну. Спина ныла гораздо меньше. Наверное, выздоравливаю.

Меня охватило теплое, маслянистое ощущение наползающей ипостаси. Медальон уверенно пульсировал. В комнате стало как-то ярче, я чуть не подняла голову — не включился ли свет? Нет, конечно. Просто теперь я видела лучше.