Женщина в море — это очаровательная молодая девушка, буфетчица большого торгового парохода. Её облик неповторимо романтичен и притягателен: «Таня обладала одной особенностью: золотистые глаза её всегда были игриво-лучистые, зовущие к жизни. Когда она смотрела на кого-нибудь, то, помимо своей воли, обещала близкое счастье». Она, по существу, является составной частью лучезарного морского пейзажа: «Таня, щурясь, смотрела на море, а море, забывая свою суровость, смотрело на Таню, покрываясь сетью сияющих морщин. И улыбались друг другу».

И как море в часы своего покоя даёт радость труженикам-морякам, так и образ этой девушки, привлекая, «заставлял матросов выглядеть опрятнее, воздерживаться от ругани, и они наперебой старались быть интересными».

Любопытны те страницы повести, где Новиков-Прибой изображает резкую перемену отношения к Тане команды, когда, в результате грязных сплетен старой Василисы, все заподозрили её в связи с «простодушным рыжеватым парнем» — матросом Максимом Бородкиным. То обстоятельство, что он ничем не интересен, кроме страстной влюблённости в буфетчицу, гасит романтический ореол вокруг Тани, которая казалась матросам идеалом. Но вот появляется новый радист, человек со стороны, и команда, «прощая» Таню, начинает следить за развитием их отношений. Команда искренне хочет, чтобы такая исключительная женщина, как Таня, выбрала себе достойного мужчину.

В 1925 году выходит в свет новая повесть Новикова-Прибоя «Ералашный рейс», которую хорошо принимают не только читатели, но и критики. И. Кубиков, например, пишет: «Повесть „Ералашный рейс“ — прекрасное художественное достижение писателя. Она носит приключенческий характер, который в самом конце принимает, пожалуй, даже слишком сгущённый вид. Но эти мелочи, по отношению к данной повести, существенного значения не имеют. Задача писателя, как художника, заключается здесь в том, чтобы с помощью показа всех этих необычайных приключений вскрыть основные, индивидуальные черты, присущие различным персонажам повести».

В начале повествования мы встречаемся с капитаном небольшого торгового судна — человеком, призванным играть трагикомическую роль в «ералашном рейсе»: «На мостике прохаживался капитан Огрызкин, хилый и забитый жизнью старичок. Как всегда, он и на этот раз ковырял в своих пожелтелых зубах спичкой, потом нюхал эту спичку, морща маленький, как у ребёнка, нос. Временами узколобая голова его откидывалась назад, осматривая небо с редкими облаками, морской горизонт». Мы уже подготовлены к следующим словам о капитане: «Он не любил моря, а свежая погода вызывала в нём чувство отвращения».

Когда маленький пароходик «Дельфин» сел на подводные рифы, то трусливый капитан, увлекая за собой жену, первый спасается бегством, перебираясь на баржу. За ним следуют и его матросы. На покинутом «Дельфине» остаётся один машинист Самохин, человек бывалый, исполненный чувства собственного достоинства, который видит насквозь и капитана, и его взбалмошную жену. Он может быть груб: не терпит легкомыслия и бестолковости.

Но в роли если не главного, то самого привлекательного героя выступает шкипер баржи, спасшей команду «Дельфина». И вот этот самый шкипер, похожий на героев Джека Лондона, уверенный в себе, мрачный, немногословный, привлекает внимание жены капитана «Дельфина»: она хоть и капризна, но мечтательна и романтична. К тому же к концу произведения, проведя её через ряд испытаний, автор делает её более вдумчивой и глубокой.

«Соединение причудливой романтики и реализма», по словам Кубикова, — отличительная черта «Ералашного рейса», которая, впрочем, присуща большинству произведений Новикова-Прибоя.

И в «Женщине в море», и в «Ералашном рейсе» так же, как в большинстве произведений Новикова-Прибоя, ярко звучит тема женщины, которая, по словам А. Воронского, не менее значительна в творчестве писателя-мариниста, чем тема моря. Быть может, это объясняется тем, что эти две стихии во многом схожи? Непредсказуемы, капризны, бездонны, притягательны в своей красоте и непостижимости.

Кстати, необыкновенную популярность Новикова-Прибоя в 1920–1930-е годы можно объяснить и тем, что у него много книжек «про любовь». Поэтому его читательская аудитория была столь широкой, охватывая не только любителей приключений, но и любительниц того, что сейчас назвали бы «женской прозой».

С середины 1920-х годов Новиков-Прибой, как уже довольно известный писатель, стал часто выступать перед читателями в самых разных аудиториях: на заводах и фабриках, в библиотеках и школах, в военных частях. Эти выступления часто сопровождались лекциями о его произведениях. Их читал литератор Виктор Александрович Красильников, который впоследствии стал одним из самых серьёзных и авторитетных исследователей творчества Новикова-Прибоя.

По воспоминаниям М. Л. Новиковой, Красильников был человеком обязательным, пунктуальным и чрезвычайно преданным Алексею Силычу, к которому относился с исключительным уважением и любовью. «Немного старомодный в манерах, — пишет Мария Людвиговна, — медлительный в разговоре, он взвешивал каждое слово, как бы опасаясь, не обидит ли собеседника. С людьми говорил тихо, а на выступлениях немного повышал голос, и его было слышно в самых отдалённых концах зала. Разбор произведений писателя делал очень обстоятельно, никогда не забывая ни одной мелочи».

О своём житье-бытье в середине 1920-х годов Новиков-Прибой так рассказывает в письме Н. А. Рубакину:

«Я ведь обзавёлся семьёй», — пишет Алексей Силыч. Любопытная, между прочим, история.

Семьёй Новиков, как мы помним, обзавёлся уже давно, за границей. «В 1910 году мы с Алексеем поженились», — пишет Мария Людвиговна в своих воспоминаниях. Но поскольку «ни в Бога, ни в чёрта», по словам самого Новикова-Прибоя, они тогда не верили, то никакого венчания не было. Да и как оно могло состояться? Неверующий к этому времени Алексей был тем не менее крещён в младенчестве, как и положено, в православном храме. А рождённую в семье революционеров Марию, скорее всего, ни в какую веру не обращали. Кроме того, Новиков находился в Лондоне на нелегальном положении и, соответственно, не имел гражданства, поэтому не могли они скрепить свой брак и никакой бумагой. «Мы просто об этом не думали, — вспоминал позднее Алексей Силыч, — просто любили друг друга и были мужем и женой». А вот много позже, в 1926 году, Новиковы расписались, и поскольку до этого момента их дети считались незаконнорождёнными, отцу пришлось пройти процедуру усыновления собственных детей.