Не Италия. – Он пожал плечами. – Другие итальянцы, в Романье или в Тоскане, могут посмотреть на карту и сказать: «Подумаешь, Венеция! Крохотное пятнышко на карте. Если его потерять, Италия не погибнет, даже уменьшится совсем ненамного. Все знаменитые произведения искусства можно перевезти куда-нибудь повыше; можно даже разобрать по кирпичику собор Сан-Марко и Дворец дожей и заново собрать их на новом месте…

– Устроить евро-Дисней! – невесело усмехнулась Кьяра.

– Как Лондонский мост перевезли в Аризону[51], – подсказала Саския.

– Может, там и для Моста вздохов найдется местечко!

– Как ни жаль, и в Венеции есть те, кто с этим согласны, – подхватил Микьель. – Но мы не из них. Мы здесь представляем тех венецианцев, для которых побережье Лагуны и есть вся их страна. Все остальное неважно. Наша родина – Венеция; если мы ее потеряем – останемся бездомными.

– А вы считаете свою страну частью Европы?

– Венеция никогда не была частью Европы! – вступил в разговор еще один голос, женский, звучный и властный.

Подняв глаза, Саския увидела в проходе новую гостью.

На вид ей можно было дать и пятьдесят, и очень моложавые семьдесят. В костюме гостья не делала уступок неформальному стилю Дикого Запада, царящему в этом поезде: на ней была длинная темная юбка, кашемировый свитер с высоким воротом и блейзер. Несколько тщательно подобранных украшений, и среди них крупная золотая булавка с изображением крылатого льва, символа Венеции. Саския с трудом подавила мгновенное нелепое желание пригнуться и проверить, какие на гостье туфли. Без сомнения, строгие, элегантные, скромные на вид – и стоят целое состояние.

При виде своей тетушки – это, очевидно, была она – Микьель поднялся с места, уже набрал воздуху в грудь, чтобы начать церемонию представления, но та его оборвала. Устремив прямо на Саскию взгляд больших угольно-черных глаз, она договорила так же спокойно и неторопливо:

– А когда мы совершили ошибку и доверились Европе, нас отымели.

Будь Саския помоложе, пожалуй, эта женщина ее бы напугала. Но она давно уже не девочка – и теперь прямота и жесткость венецианки вызвала у нее лишь уважение, не страх.

– Корнелия! – воскликнул Микьель, а затем повернулся к Саскии. – Ваше величество, позвольте представить мою тетушку…

– Вы говорите о Крестовых походах? – прервала его Саския, изумленная тем, что о делах столь далеких дней Корнелия говорит с такой экспрессией. Но что еще она могла иметь в виду?

– От корсиканца[52] мы тоже ничего хорошего не видели, но да, я о Крестовых походах. – Корнелия подошла ближе, протянула руку, и Саския, не вставая, ее пожала.

Ни к кому больше новая гостья интереса не проявила. Кьяра, до того шумная, в присутствии тети как-то разом поблекла и притихла. Микьель вышел в проход и помог Корнелии сесть напротив Саскии, хотя, кажется, помощь ей вовсе не требовалась. Теперь молодые венецианцы стояли у стола и наблюдали за разговором, не то чтобы встревоженные, но явно готовые вмешаться.

Корнелия поставила локоть на стол, оперлась волевым подбородком о ладонь и запустила пальцы с кроваво-красными ногтями в волосы, черные, как воронье крыло, но кое-где подернутые серебряными нитями. На руке звякнули браслеты. Смотрела она прямо на Саскию. А Саския – прямо на нее; и то, что видела, с каждым мгновением все больше ее привлекало.

В сексуальном плане она почти не имела дела с женщинами, а немногие, очень давние случаи списывала на юношеские «поиски себя». Однако теперь настойчивый интерес дочери к ее личной жизни направил мысли Саскии в неожиданную сторону. В самом деле, ведь иногда, раз в десятилетие, ей встречались женщины, ради которых стоило сделать исключение! Вот и сейчас…

На миг ей показалось, что остальные догадываются, куда устремлены ее мысли. Ей самой это казалось до странности очевидным. И легкая усмешка в глазах Корнелии подсказывала, что как минимум один из присутствующих прекрасно ее понял. Но в следующий миг Корнелия отвела взгляд и со вздохом откинулась на спинку кресла.

– Нидерландам тоже известно, каково это – когда тебя предают. Когда ненавидят, потому что завидуют.

– Наверное, каждая страна это ощущает рано или поздно, – заметила Саския. – Так вырабатывается чувство национальной общности.

– Но иногда эти ощущения не лгут. Венецию ненавидят уже много столетий. В чем только не подозревают! Даже другие итальянцы – особенно они. Нет, мы – отдельная страна. И должны добиться независимости. Иначе нам не выжить.

– Если позволите… – начал Виллем. Корнелия повела взглядом в его сторону, и он добавил: – О, я здесь никто! – Полное равнодушие Корнелии к светским приличиям, похоже, не оскорбляло его, а забавляло. – Если позволите, подытожу все здесь сказанное. Весь город Венеция очень скоро окажется под водой. Возможно, он уязвим, как ни один другой город в мире. Из-за мелочных запретов и неуклюжей бюрократии ЕС, а также из-за коррупции в самой Италии провалился проект MOSE. И самое неприятное, что он не быстро провалился, а очень-очень медленно затонул.

Молодые венецианцы рассмеялись, и даже на лице у Корнелии впервые появилась улыбка.

– Если бы Венеция обладала свободой действий и могла принимать смелые решения, как в памятные времена ее золотого века, это бы…

– Да, это бы решило все наши проблемы, – подтвердила Корнелия.

– Но Венеция – часть Италии, а та, в свою очередь, часть ЕС, так что это невозможно вдвойне.

– Невозможно вдвойне… хорошо сказано! – печально покачав головой, согласилась Корнелия. – Европа! – добавила она вполголоса с таким презрением, с каким основатель ресторана с тремя мишленовскими звездами мог бы отзываться о «велвите»[53].

– Так значит, вы… – здесь Виллем окинул взглядом и Микьеля, и Кьяру, – венецианские националисты.

– А вы нас сочли фашистами? – поморщился Микьель.

– Не беспокойтесь, – подхватила Корнелия, – этих идиотов мы терпеть не можем.

Микьель улыбнулся.

– Мы больше походим на олигархов, – заключила его тетушка.

Микьель покосился на Кьяру; та улыбнулась и успокаивающим жестом положила руку ему на плечо.

– И много в Венеции таких, как вы? – поинтересовался Виллем.

– Меньше, чем хотелось бы, – ответила Корнелия.

– Вы ведь думаете не только о том, чтобы устроить Векзит – выйти из ЕС…

– Мы хотим отделиться от Италии. Стать как они, – ответила Корнелия, кивнув в сторону Древесного вагона.

– Как Сингапур?

– Именно. А Италия послужит нам Малайзией[54].

Произнесенные где-нибудь за столиком в венецианской кофейне, эти слова могли бы прозвучать смешно. Но здесь, в поезде, мчащемся по темнеющим равнинам Центрального Техаса, казалось возможным все что угодно.

– Почему она не носит обручальное кольцо? – спросила Саския, улучив момент, когда вокруг были только свои – Виллем, Амелия и Фенна.

Все собрались в купе у Саскии