порахъ моего знакомства съ мистеромъ Бентингомъ, я ему далъ прочесть текстъ рѣчи объ англійскомъ вліяніи въ Россіи, которую я хотѣлъ произнесть въ одномъ изъ лондонскихъ обществъ. Чтеніе это, по разнымъ причинамъ, не состоялось; но редакторъ «Corteтрогагу» тотчасъ же взялъ ее и отдалъ въ наборъ, еще въ мою бытность въ Лондонѣ, такъ что я самъ могъ прочесть корректуру. Она появилась въ іюльской книгѣ его журнала за 1895-й годъ и обертка этой книжки могла бы служить типическимъ образцомъ нынѣшней широкой терпимости. Тутъ и церковноэтическая статья Джоржа Серрэля о бракѣ и разводѣ, и профессоръ Ломброзо съ теоріей атавизма, и попытка примиренія религіи съ наукой, въ видѣ публичной лекціи, итальянца Фогатцаро, и новый этюдъ Герберта Спенсера о музыкантахъ и танцовщикахъ.

Кончая эту главу, я долженъ былъ бы коснуться англійской драматической литературы; но я отлагаю это до того мѣста, гдѣ я буду говорить о театрѣ въ обѣихъ столицахъ міра.

VII

Искусство. — Парижская Ecole des Beaux Arts. — Лекціи Тэна. — Ежегодные «салоны» и всемірныя выставки. — Успѣхи техники. — Исканіе новой формулы. — Импрессіонисты. — Живопись въ Англіи. — Джонъ Рёскинъ. — Прерафаэлиты. — Развитіе прикладного искусства. Музыка. — Музыкальность французовъ. — Парижская Консерваторія. — Между двумя представленіями Тангейзер. — Классическіе концерты. — Лондонъ, какъ огромная ярмарка виртуознаго исполненія

Между нашими художниками въ 60-хъ гг. стали появляться признаки протестовъ противъ «академической выучки», но все-таки развиваться, воспринимать природу, изучать высокія произведенія античнаго искусства и эпохи Возрожденія— ѣздили въ Италію. Парижъ не былъ еще такимъ притягательнымъ центромъ для артистическаго міра, какимъ онъ сдѣлался въ послѣднюю четверть вѣка.

Мои интересы, какъ я замѣчалъ и выше, были болѣе обращены въ сторону мышленія, науки, литературы и театра. Но я не могъ оставаться равнодушнымъ и ко всему тому что Парижъ давалъ каждому желающему, въ своихъ памятникахъ зодчества, галлереяхъ, коллекціяхъ, и ежегодныхъ выставкахъ. Съ зимы 1867-68 г., я сталъ посѣщать лекціи по исторіи искусства Тэна въ Ecole des beaux arts, и онѣ были и для меня, и для всѣхъ его слушателей, превосходнѣйшими комментаріями всему тому, что можно было видѣть въ музеяхъ Лувра и Люксембурга. Я прослушалъ его лекцiи о древнегреческой скульптурѣ, объ итальянской живописи эпохи Возрождения и о фламандскихъ мастерахъ. Того, другого и третьяго было достаточно въ національныхъ сокровищницахъ, съ прибавкою еще такого великолѣпнаго собрания памятниковъ средневѣковаго искусства, какое каждый туристъ находитъ въ музеѣ Клюни. Тэн не читалъ о современныхъ французскихъ живописцахъ въ тѣ годы, когда я ходилъ въ Ecole des beaux arts; но можно было предположить, что далеко не ко всѣмъ изъ тогдашнихъ академиковъ и модныхъ живописцевъ онъ отнесся бы какъ къ первокласснымъ талантамъ. И тогда уже, въ средѣ молодых художниковъ, давно началось брожение, которое, какъ разъ, къ концу 6о-хъ годовъ сказалось въ такъ называемомъ «импрессіонизмѣ», И тогда уже, въ пивныхъ и кафе Латинскаго квартала, молодые люди съ длинными волосами и въ большихъ беретахъ — громили рутину и отсталость многихъ офиціально признанныхъ свѣтилъ. Еще живъ былъ Ingres и молодежь не особенно преклонялась передъ нимъ. Изъ его сверстниковъ, тогда уже покойныхъ, гораздо выше ставили Жерико и Делакруа. Движеніе это находилось въ прямой связи съ натурализмомъ, и въ началѣ 70-хъ годовъ самыми убѣжденными и энергическими защитниками импрессіонистовъ явились, какъ разъ, корифеи реалистическаго романа, и больше всѣхъ Эмиль Зола.

И тогда уже для каждаго иностранца, посвятившаго себя искусству, Парижъ дѣлался болѣе воспитательнымъ центромъ, чѣмъ Римъ, Флоренція или Мюнхенъ. Французское правительство, давно создавшее въ Римѣ учрежденіе для своихъ лауреатовъ, продолжало поддерживать эти стипендіи и посылать въ Римъ, на виллу Медичи, пансіонеровъ; и титулъ «ргіх de Rome» былъ высшимъ отличіемъ не для однихъ живописцевъ и скульпторовъ, и архитекторовъ, а также для музыкантовъ, что продолжается и до сихъ поръ.

Парижъ дѣлался, съ каждымъ годомъ все болѣе и болѣе, и огромной ярмаркой художественнаго товара. Очередныя ежегодныя выставки въ Palais de l' industrie превращались на всемірныхъ выставкахъ въ громаднѣйшие каравансараи уже не одного французскаго, а и обще-европейскаго, и американскаго искусства. И нигдѣ, ни въ какомъ городѣ, пресса такъ не занималась артистами и продуктами ихъ работы, какъ въ Парижѣ.

Мнѣ кажется, въ каждомъ французѣ (если только онъ взялъ перо въ руки и желаетъ жить этимъ перомъ) — есть двѣ склонности: писать пьесы и разбирать произведенія искусства въ такъ называемыхъ Салонахъ. Каждый газетный и журнальный сотрудникъ считаетъ себя, добившись извѣстнаго положенія въ прессѣ или беллетристикѣ, призваннымъ заниматься «Салонами». Это идетъ еще съ восемнадцатаго столѣтія. Энциклопедистъ Дидро былъ однимъ изъ первыхъ французскихъ писателей, которые этой литературѣ Салоновъ придали уже значеніе особенной спеціальности.

При такой склонности всей пишущей братіи, нѣтъ ничего мудренаго, что Парижъ сдѣлался такимъ мѣстомъ, гдѣ всякій артистъ — будь онъ скульпторъ или живописецъ — имѣетъ гораздо больше шансовъ: найти себѣ цѣнителей, овладѣть интересомъ публики, а стало быть — сдѣлать карьеру. Государство, съ своей стороны, считаетъ искусство такой стороной національной жизни, которая имѣетъ право на офиціальную поддержку. Во Французскомъ Институтѣ есть отдѣленіе изящныхъ искусствъ, въ которомъ живопись и скульптура играютъ преобладающую роль. Ученикамъ Ecole dcs beaux-arts открыта дорога къ наградамъ, субсидіямъ, впослѣдствіи мѣстамъ преподавателей и членовъ Института, а также и къ правительственнымъ заказамъ: зданий, монументовъ и картинъ. До сихъ поръ считается обязательной традиція, по которой правительство непремѣнно должно каждый годъ пріобрѣсти нѣсколько произведеній, вызвавшихъ на выставкахъ особеиный интересъ спеціальныхъ судей и большой публики. Но въ Школѣ всѣ учиться не могутъ. Наплывъ желающихъ — французовъ и иностранцевъ, — мужчинъ и женщинъ— съ каждымъ годомъ все усиливается и цифры картинъ, статуй, рисунковъ — въ послѣднее время, въ ежегодныхъ салопахъ — достигли почти баснословныхъ размѣровъ. Всемірныя выставки 67, 78 и 89-го гг. показали, что французская живопись привлекала больше силъ, чѣмъ какая-либо другая — и во всѣхъ родахъ ея: въ пейзажѣ, въ жанрѣ, въ историческихъ сюжетахъ, въ портретахъ, въ nature morte, въ акварели… Ни въ какомъ городѣ произведены искусства не дѣлались въ такой возрастающей прогрессии предметомъ любительскихъ вкусовъ и поползновеній, какъ въ Парижѣ. Прежде, шестьдесятъ и больше лѣтъ назадъ, только въ высшемъ обществѣ и среди очень богатой буржуазии, было въ обычаѣ покупать произведенія изящныхъ искусствъ. Въ первые сезоны, проведенные мною въ Парижѣ, интересъ къ искусству дѣлался уже очень моднымъ, но все-таки еще тогда не было такой общераспространенной страсти къ пріобрѣтенью картинъ извѣстныхъ художниковъ. Въ то время можно было пріобрѣтать вещи такихъ пейзажистовъ, какъ Коро, оба Руссо, д’Обиньи — за умѣренныя цѣны. Даже Мэссонье (сдѣлавшійся поставщикомъ тогдашняго придворнаго общества) шелъ еще за сравнительно допустимыя цѣны. Мнѣ