Кстати, Хворостинин после 1572 г. тоже был не в фаворе. Правда, его не пытали и не казнили, но он занимал лишь второстепенные командные должности, хотя и впредь неоднократно отличался в боях – например, в сражении со шведами при Лялицах в феврале 1582 г., где он был первым воеводой передового полка[728]. Чем-то напоминает послевоенную судьбу Г. К. Жукова… Конечно, Жуков – военачальник куда большего калибра, чем Хворостинин, но его роль в Сталинградской битве (участие в составлении плана, не им задуманного) была едва ли больше роли Чуйкова. И едва ли больше роли Хворостинина при Молодях.

Однако теперь пошли и казни руководителей опричного войска, не сумевшего отстоять Москву от врага. Так, казнен был (посажен на кол) брат второй жены Грозного, Михаил Черкасский (Михайло Темрюкович): его, командовавшего в 1571 г. передовым полком, заподозрили в измене, когда крымчаки неожиданно оказались в четырех верстах от царской ставки. Подозрения усилились оттого, что прошли слухи: в войске Девлет-Гирея был и отец Михайлы, Темрюк. И что отец с сыном будто бы сговорились. По сведениям Г. Штадена, Михаила Черкасского зарубили опричные стрельцы[729]. Впрочем, можно ли верить Штадену, если он и сам дезертировал тогда с поля боя? За что и был лишен боярства (надо думать, и немецкого баронства. – Д. В.) и поместья, возвращенных прежним владельцам, земским – князю Оболенскому и дворянину Хпопову.

Казнили также воеводу передового полка, опричного боярина князя В. И. Темкина-Ростовского (по другим сведениям, это было сделано еще до сожжения Москвы, в феврале 1571 г., причем его имение отдали тем, кому он отказался вернуть долг)[730]. Казнили и воеводу Сторожевого полка Василия Петровича Яковлева-Захарьина (судя по фамилии, родственника первой жены царя), опричного кравчего Федора Салтыкова; обвинили и бояр Шереметевых.

Казни и опалы опричных бояр и думных дворян продолжились и после того. В число жертв попали: Лев Салтыков (казнен), Иван Чеботов (пострижен в монахи), Иван Воронцов (казнен), ясельничий Петр Зайцев, доверенный человек Алексея Басманова (повешен на собственных воротах)…[731]Само понятие «Опричнина» было уничтожено в августе 1572 г., даже употребление этого слова запрещено под страхом смертной казни[732]. Вместо Опричнины возник государев двор. Впрочем, в не столь долгом времени жизнь показала: от смены названий самой по себе мало что меняется.

Сам Малюта Скуратов и еще один из руководителей Опричнины Василий Грязной «попросились на фронт»; Р. Г. Скрынников предполагает, что попросились они действительно сами, чтобы доказать преданность царю чем-то кроме избиения безоружных соотечественников. При штурме 1 января 1573 г. Вейсенштейна (ныне Пайда в Эстонии), который русские осаждали с августа 1572 г., Скуратов пошел на приступ в пролом крепости – обычно на такие задания дворян не посылали, а только стрельцов или боевых холопов. То, что царь пустил его на такое дело, было признаком немилости. Там Малюта и погиб. Это все-таки делает обер-палачу некоторую честь: по крайней мере, умереть сумел как солдат. В. Грязной через несколько лет попал в плен к крымчакам[733].

Вскоре под Коловертью (близ Ревеля) русские потерпели новое поражение от шведов, во время которого, помимо всего прочего, изменил князь А. Г. Черкасский (тоже родственник Марии Темрюковны. – Д. В.)[734].

Но был и еще один претендент на московский трон.

Речь идет о крещеном татарине Симеоне Бекбулатовиче.

Под 1570 г. Саин-Булат (имя Симеон он получит три года спустя при крещении) упоминается как «царь Касимовский». Касимовское царство как вассальное по отношению к Москве татарское ханство было основано еще Василием II Темным (прадед Ивана Грозного, годы правления 1425–1462) в 1430-х гг., однако до сих пор правители его именовались «царевичами», и лишь Саин-Булат – Симеон Бекбулатович становится «царем». Не исключено, что это тоже показатель – с учетом того, что мы выше говорили о возможном «золотоордынском» характере Опричнины.

О реальном влиянии Симеона Бекбулатовича при дворе Ивана Грозного, благодаря которому оставались безнаказанными многие его явные провалы, говорят хотя бы такие факты. За сожжение крымским войском Девлет-Гирея Москвы в 1571 г. тесть Симеона, князь И. Ф. Мстиславский, как уже сказано, попал в опалу, пусть и символическую, поскольку он «признал вину и спас свою голову», так что был всего лишь назначен наместником Новгорода– уже 2 сентября 1571 г. он занимал эту должность[735].

Однако как-никак он официально был объявлен изменником! Тем не менее карьере самого Симеона проблемы тестя нисколько не помешали, напротив, он пошел в гору[736]. Хотя не исключено, что Мстиславский и в самом деле изменил, поскольку, как уже говорилось, вполне мог, как и многие другие русские люди, поначалу видеть в крымском хане избавителя от новой Орды; а вот Чингисид Симеон, прямой потомок Ахмат – хана (того самого, при котором было в 1480 г. свергнуто иго Орды), естественно, видел в потомке Менгли-Гирея смертельного врага.

В следующем, 1572 г. уже сам Симеон Бекбулатович потерпел неудачу при Лоде (в Ливонии), однако не только не был наказан, но и назначен воеводой Большого полка. При упоминавшемся штурме Вейсенштейна, стоившем жизни Малюте Скуратову, как раз он был главнокомандующим[737]. Еще раньше, в 1570 г., Симеон Бекбулатович получает один из высших титулов – «слуга государев»; после него до Смуты такое звание получали только князь Воротынский (за победу на Молодях, спасшую Россию как таковую, причем, как мы видели, недолго он его носил…) и Борис Годунов уже при Федоре Иоанновиче, опять-таки за отражение крымского набега на Москву в 1591 г.[738]Несколько позднее, в 1581 г., Симеон в звании Тверского удельного князя числится главнокомандующим армии, действовавшей (вернее, как мы увидим, бездействовавшей) против Стефана Батория[739].