Гриффин посмотрел на мальчика, и внезапно по его лицу покатились слезы. Эрик крепко обнял его за шею.

Следующий день занялся ясный и погожий, однако на западе громоздились черные тучи, суля грозу. Комитет снова собрался, и Гриффин настоял на голосовании с участием всех членов общины. Зедеки въехал в поселок на повозке и ждал результатов голосования.

Переселенцы вереницей проходили мимо деревянного ящика — в голосовании участвовали даже дети. К полудню на холме у конца долины показалось войско исчадий. Черные всадники сидели на своих темных конях в жутком безмолвии.

Мадден и Пикок, которым был поручен подсчет голосов, ушли с ящиком в хижину книжника. Десять минут спустя, Мадден позвал туда Берка. Затем тот прошел через толпу, и люди разошлись по домам.

Гриффин стиснул зубы.

Зедеки посмотрел на свое войско и улыбнулся. Что за нелепость! Он видел, что Гриффин знает, каким будет результат — как знал и он сам. Но то, как обычные люди пыжатся сохранить свою гордость, всегда его очень забавляло.

Из хижины появился Мадден и прошел мимо Гриффина, который приподнялся, но снова сел, подчинившись знаку Маддена, который направился к повозке.

— Отправляйтесь‑ка восвояси, — сказал он. — Мы ее не выдадим.

— Или вы все помешались? — спросил Зедеки, указывая взмахом руки на вооруженных всадников. — Вы думаете, что сможете противостоять им?

— Есть только один способ выяснить это, — ответил Мадден.

Из всех дверей поселка выбегали мужчины и женщины с оружием и занимали позиции за бревенчатыми укрытиями.

Зедеки сглотнул.

— Вы приговариваете свое селение к смерти!

— Нет, — возразил Мадден. — Палач — ты. Я тебе не доверяю, Зедеки. Навидался я таких. Твое слово не стоит муравьиного плевка. Вам нужна Донна, так подъезжайте забрать ее!

— Мы так и сделаем, — ответил Зедеки, — а вы умрете прежде, чем успеете пожалеть о своем решении.

Мадден смотрел, как Зедеки разворачивает повозку и поигрывал с мыслью, не убить ли его. Однако он просто стоял и смотрел, как повозка, погромыхивая, катит вверх по склону. Достал пистолет и взвел курок. Тут к нему подошел Гриффин.

— Спасибо, Джейкоб.

— Не благодари меня. Я голосовал за то, чтобы выдать ее им.

— Все равно спасибо.

Когда повозка перевалила за гребень, исчадия повернули коней и скрылись. Более часа переселенцы ждали нападения, но его не последовало. В конце концов Мадден и Гриффин оседлали лошадей и въехали на холм. Исчадий нигде не было видно.

— Что происходит, Кон?

— Не знаю. Во всяком случае, они не испугались, можешь не сомневаться.

— Тогда почему?

— Наверное, из‑за Донны. Она им очень нужна, но, думается, живая.

— А причина?

— Не знаю. Я могу и ошибаться, но другого объяснения нет. Я уверен, что выдай мы ее, они перебили бы нас всех. Но они боятся, как бы чего‑нибудь не случилось с Донной.

— Так что нам делать?

— У нас ведь нет выбора, Джейкоб. Будем ждать.

Донна наблюдала за этим из словно бы безопасного убежища в небесах духа. Ее тело лежало в коме, но дух вольно парил между сгущающимися тучами и зеленой долиной. Она увидела, как переселенцы постановили сражаться за нее, и одновременно обрадовалась и погрустнела, так как тоже разглядела предательство в сердце Зедеки.

Так или эдак, поселок был обречен.

Не в силах признать жестокую правду, Донна унеслась туда, где вокруг нее забушевали цветные вихри, а звезды стали величиной с фонари. Там не было времени, не было ощущения убегающих секунд, часов, дней. Наконец она замерла, воспаряя над синим морем, где чайки кружили над коралловыми островами и ныряли в бирюзовую воду. Тут царили мир и красота.

На нее снизошел покой, ее объяла безмятежность, словно заря развеяла ночь кошмаров.

Рядом с ней появилась женщина, и Донна почувствовала, что от нее веет тихим спокойствием. Она была пожилой, с седыми волосами.

— Я Руфь, — сказала она.

— Они убьют моего сына, — сказала Донна. Моего мальчика!

У нее не было слез, но Руфь восприняла ее муку.

— Я скорблю, Донна, для этого нет слов.

— Почему они так поступают?

— Они лелеют мечту, которая влекла людей с начала времен. Завоевания, победы, беспощадная сила, власть — это самое страшное орудие зла.

— Я вернусь домой, — сказала Донна. — Я хочу быть с моим сыном.

— Ты нужна им для принесения в жертву, — сказала Руфь. — Им нужно извлечь силу из твоей смерти. Ты нужна им, чтобы накормить их зло.

— Они меня не получат.

— Ты уверена?

— Моя сила созрела, Руфь. Аваддон не может овладеть мной. Я унесу мою силу и мою душу далеко от него, а моему телу дам умереть, как пустой оболочке.

— Это потребует огромного мужества.

— Нет, — ответила Донна. — Ведь тогда я буду с моим сыном и моим мужем.

Донна начала долгий путь домой. На этот раз она не была охвачена паникой, и цветные вихри разложились на события — на калейдоскопическую историю мира, тронутого безумием. Цезари, князья, ханы и цари, императоры, короли, герцоги и таны — все, одержимые единственной целью. Она видела колесницы и копья, луки и пушки, танки и самолеты и вспышки над городами, подобные колоссальным факелам. Все это было бессмысленно и невыразимо ничтожно.

Когда она спустилась в долину, было уже темно. Мадден и Берк несли дозор, с мрачным мужеством ожидая нападения, в неминуемости которого не сомневались. Она проплыла над постелью Эрика. Лицо его было безмятежным, сон целительным.

Рядом с ней возник Каритас.

— Как ты, Донна? — голос его был странно холоден, и она вздрогнула.

— Я не могу вынести мысли, что увижу, как они умирают.

— Им вовсе не надо умирать, — сказал он. — Мы можем их спасти.

— Как?

— Доверься мне. Тебе следует вернуться в свое тело, и тогда мы покинем долину. Если тебя тут не будет, жителям селения ничто не будет угрожать, а я укрою тебя в безопасном месте.

— Мой сын останется жив? Это правда?

— Пойдем со мной, Донна.

Она колебалась.

— Я должна сказать Кону.

— Нет. Ни с кем не говори. Когда все минует, ты сможешь вернуться. Доверься мне.

Донна полетела к своему телу и увидела, что Кон Гриффин спит в кресле рядом с кроватью. У него был такой измученный вид! Она устроилась внутри себя и сосредоточилась на том, чтобы подняться с постели, но вновь оказалась влагой внутри губки.