Большинство иностранных наблюдателей было уверено в том, что Голландия была слабейшей стороной и, будучи представителями монархов и презирая республиканскую систему правления, пришло к выводу, что ее децентрализованная, консультационная структура роковым образом сдерживала ее эффективность. Если республиканские регенты считали республику более совершенной формой государственного устройства, чем монархию, типичный европейский дипломат того времени полагал иначе, особенно в том, что касалось силы и боеспособности. И по сравнению с Венецией или Генуей Нидерландской Республике, с точки зрения стороннего наблюдателя, вдвойне препятствовала ее трехуровневая структура. Даунинг предсказывал еще до начала войны, что, если король останется непреклонным, нидерландцы капитулируют без боя; и что, если они все же решатся воевать, то будут безнадежно разобщены и быстро потерпят поражение.

Даунинг приводил многочисленные аргументы в поддержку своего утверждения. Он отмечал, что сотрудничество де Витта с Амстердамом ослабело после смерти Корнелиса де Грефа в 1664 г., и что даже в Голландии «каждый город завидует другому, и нет ничего более легкого, чем договориться с одним, оторвав его от другого». С 1660 г. количество оранжистских городов в Голландии — теперь сюда относились Лейден, Харлем, Роттердам, Энкхёйзен, Горкум, Схонховен и Пурмеренд — ощутимо возросло. Но самую ключевую роль, доказывал он, играла система провинциальных правительств, слабость внутренних провинций и отсутствие у них заинтересованности в войне с Англией. Даунинг уверял своих хозяев, что каждая провинция была сувереном, и что внутренние провинции не будут участвовать ни финансово, ни каким-либо иным образом в войне. Наконец, он подчеркивал, что население было обременено высокими налогами, а Генералитет и Штаты Голландии — громадными долгами.

Первая большая битва у Ловестофта в июне 1665 г. как будто бы полностью подтвердила предсказания об английском превосходстве и оправдала самоуверенность английских купцов и колониальных губернаторов. Нидерландцы отправили против англичан самый мощный флот, который они когда-либо выводили в море: 103 корабля с 21 613 человек на борту (количество, эквивалентное примерно одной трети совокупных людских ресурсов нидерландского торгового и рыболовецкого флотов) и 4 869 пушек. Но нидерландские крупные боевые корабли существенно уступали по своей огневой мощи английским трехпалубным. 17 нидерландских военных кораблей были потоплены или захвачены. Флагман Обдама «Эндрахт» (84 пушки, 500 человек) взлетел на воздух, унеся жизни адмирала и почти всего экипажа, за исключением всего пяти человек, причем взрыв был такой силы, что его, как утверждается, было слышно даже в Гааге.

Моральный дух на флоте, на амстердамской бирже (см. табл. 39) и по всей Республике стал падать. К 1660-м гг. купцы и регенты, так же, как и иностранные дипломаты, привыкли рассматривать колебания курса акций на амстердамской фондовой бирже, особенно на акции в амстердамской палате ОИК, как индикатор уверенности в перспективах Республики в целом, равно как и великих колониальных компаний. В начале 1664 г. курс акций ОИК оставался высоким, на уровне 498%, отражая процветание и политическую стабильность начала 1660-х гг. Курс акций ВИК несколько оправился от катастрофического падения в конце 1650-х — начале 1660-х гг. Весной 1664 г., однако, по мере того, как обе морские державы двигались к войне, произошло резкое падение курса акций, которое привело к банкротствам и разорительным долгам. Осенью того же года, после успехов де Рюйтера в Западной Африке, где он отвоевал форты, захваченные англичанами у нидерландцев в предыдущем году, курс акций ВИК временно поднялся. «Сведущие люди» покупали акции ВИК после триумфа де Рюйтера, но недолго тянули, прежде чем снова их перепродать.

Весной 1665 г, курсы акций ОИК и ВИК возобновили свое падение. После сражения при Ловестофте деловая активность пошла на убыль, курс акций ОИК упал с 336 до 322, — один из самых низких показателей, зафиксированных за всю вторую половину XVII в. Но в скором времени и общий моральный климат, и деловая активность оживились. Это было вызвано, главным образом, укреплением военно-морских сил Республики, значительная часть которых еще не была задействована в первом сражении. Благодаря тому, что основная часть флота, принимавшего участие в сражении, оставалась невредимой, «строительству в Роттердаме больших кораблей, с которыми в быстрые сроки оказались готовы объединиться три крупных корабля, недавно сошедшие со стапелей в Амстердаме, и надеждам, что флот скоро снова выйдет в море, курс акций ОИК опять поднялся с 336 до 348%». Найдя достаточное количество моряков, адмиралтейская коллегия в Амстердаме увеличила их жалование до беспрецедентного уровня в 30 гульденов ежемесячно. В конце лета моральный дух еще больше окреп благодаря новостям, что возвращающийся из Индии флот, обогнув с севера Шотландию и Ирландию, уклонился от встречи с английским флотом и нашел сравнительное безопасное убежище в норвежском порту Берген. Курс акций ОИК вырос до 395%.

Война началась с поражения и в обстановке большого уныния. Но внутренние раздоры и нехватка единства, предсказанные Даунингом, так и не воплотились в жизнь. Действительно, внутренние провинции, как он утверждал, не имели прямой заинтересованности в войне с Англией. Но Соединенные Провинции были, в конце концов, не лигой «семи союзных суверенов», и Генералитет, неустанно подталкиваемый Голландией, предоставлял людей и ресурсы пропорционально численности населения на гораздо более высоком, а не низком уровне, чем в то время могли себе позволить монархические страны, такие как Англия, Франция или Испания.

По общему мнению, сотрудничество Гелдерланда, Оверэйссела и Гронингена, — хотя и не Утрехта и Фрисландией — могло частично объясняться угрозой, которую представлял для них князь-епископ Мюнстера. Но Мюнстер не был новым или непредвиденным элементом в ситуации, а долгосрочным фактором, формирующим реальность Нидерландской Республики. Восточные провинции отлично знали — но знали давно — что никто другой не защитит их от воинственного контрреформатского княжества-епископства или любого другого могущественного восточного соседа, кроме Голландии, и что Голландия защитит их только в том случае, если они будут взамен сотрудничать с ней.

Де Витт и Генеральные Штаты старались отговорить князя-епископа от союза с Англией, продемонстрировав силу на востоке. В начале 1664 г. Кристоф-Бернард изгнал нидерландцев из форта в долине Эмса — Дилершанса, занятого гарнизоном от имени графа Восточной Фрисландии. В мае 1664 г. нидерландские войска под командованием фризского штатгальтера вторглись в Мюнстерланд и отвоевали форт. Но на князя-епископа это не произвело желаемого впечатления, и не без оснований. Ибо голландские регенты сократили армию Генералитета как в количественном, так и в качественном отношении до такой степени, что она больше не представляла надежного сдерживающего фактора. В сентябре фон Гален официально потребовал возврата Боркуло-Лихтенворде; не получив удовлетворительного ответа, он объявил войну. Затем, опираясь на английские субсидии, он вторгся в Гелдерланд и Оверэйссел с двадцатитысячной армией.

Нидерландская армия на востоке, находившаяся под командованием теперь уже пожилого Йохана Морица Нассау-Зигена, в беспорядке отступила за линию Эйссела. Мюнстерские войска заняли Олдензал, Алмело и большую часть округа Твенте и, дальше на юг, Бредеворт, Дотинсхем и большую часть «Ахтерхока» Гелдерланда. Неудача армии в защите восточных провинций повредила престижу партии Голландских Штатов, вызвав новые дискуссии о том, кто должен командовать армией и как она должна быть организована. Значительная часть критики обрушилась на брата де Витта, который, как один из «военных депутатов» Генеральных Штатов, санкционировал отход к Эйсселу.