Комендант, прислушиваясь из своего закутка, только качал головой и делал вид, что не слышит.

Кора до того успокоилась, что даже погладила по голове сидевшую рядом Женю. Но почему-то не сказала, как обычно: «Я бы хотела иметь такую дочь, как ты». Наоборот, сдвинула брови и весь вечер поглядывала на девочку слегка озадаченно.

Игорь вспомнил Васькину песню. К его удивлению, оказалось, что Вэл слышал ее когда-то еще до Катастрофы. Музыкант тихонько запел:

Пока вам был нужен только мой яд

В гомеопатических дозах любви,

Но вам понадобился именно я —

И вы получите нож в спину!

Нож в спину — это как раз буду я!

Нож в спину — это как раз буду я!

Игорь заметил, что слово «гомеопатических» никаких затруднений у Вэла не вызывало, и проникся к нему еще большим уважением. У Марины глаза блестели от слез. Они незаметно увлеклись и распевали уже так, что было слышно на всю станцию, но, к изумлению Игоря, никто не сделал замечания, что они мешают спать.

У Вэла даже щеки окрасились слабым румянцем. Марина глядела только на него. А он смотрел невидящим взглядом поверх голов, словно видел не закопченный потолок станции, а что-то иное.

— Ну, раз уж так хорошо сидим, — сказал он, будто очнувшись от сна, — спою я вам еще одну свою любимую песню. Ее написал питерский музыкант Кирилл Комаров еще в прежней жизни, еще до Катастрофы. Я тогда мальчишкой был.

И он, перебирая струны, запел — негромко, задушевно:

Смотри! Верещагин покинул баркас — его дождалась жена.

Профессор Плейшнер заметил цветок и не выпрыгнул из окна.

Егор Прокудин ушел от пуль в самый последний момент.

Хеппи-энд. Это — хеппи-энд.

Игорь не знал людей, о которых говорилось в песне. Понял только — для них вроде бы все кончилось хорошо. Но в голосе музыканта было что-то такое, что предупреждало о подвохе. В утешительных словах была ложь. А Вэл продолжал, голос его набирал силу:

Включи телевизор, но выключи звук. Радуйся новостям.

Небо в огне — это салют. Все бегут навстречу гостям.

И я учусь читать по губам, о чем говорит президент.

Хеппи-энд. Он сказал: «Хеппи-энд».[4]

И тут один из сидевших вокруг костра — немолодой уже мужчина с рубцом на лице — пришел в необыкновенное волнение. Он вдруг начал бессвязно выкрикивать:

— Мы строили-строил, и наконец построили! Махмуд, поджигай! Верещагин, уходи с баркаса!

Сидевшие поблизости люди шарахнулись. Но Вэл как будто не удивился.

— Да-да, — мягко сказал он, отложив гитару, — примерно так оно все тогда и получилось. Чего уж теперь. Успокойся, друг. Дайте ему воды.

— Не волнуйся, Рваный! Все уже позади. Ничего не поправишь — так зачем изводиться попусту? Выпей-ка вот лучше, — сидевшая рядом женщина средних лет протянула мужику свою кружку. Тот хлебнул, взгляд его стал более осмысленным.

— Так вы думаете — все уже позади? — пробормотал он. — Глупцы! Все самое страшное только начинается!

При этом он глядел почему-то на Женю, упорно и чуть ли не с ненавистью. Девочка сжалась в комок. Игорь решил, что мужик, наверное, больной на всю голову.

— Не бойтесь его, — шепотом объяснила Игорю женщина. — Просто он у фашистов в лапах побывал и чудом вырвался. С тех пор вот такой стал… нервный.

Игорь кивнул. Каково побывать у фашистов в лапах, он знал не понаслышке.

Больше Вэл в тот вечер не пел, и народ вскоре разошелся спать.

На следующий день Игорь объяснил Марине и Жене, что все они не слишком приглянулись местному коменданту, и предложил спутникам двигаться дальше, на Беговую. Илья Иванович, действительно, при встречах по-прежнему окидывал Игоря задумчивым, оценивающим взглядом. К тому же он велел пришельцам сдать все имеющееся у них оружие. Как человек, успевший поработать в милиции и немного разбиравшийся в людях, комендант нутром чувствовал, что Громов опасен, поэтому старался не упускать его из вида. Марина с доводами Игоря согласилась, только вот Жене все еще нездоровилось, поэтому женщина убедила Громова подождать.

Сам Игорь в глубине души понимал коменданта. Вэл был прав — если у каждого в метро болела голова только за себя и своих близких, то начальник станции отвечал за всех ее жителей. Оставалось только надеяться, что со временем Илья Иванович убедится — Игорь вовсе не ищет на свою голову приключений. Он устал и хочет спокойно жить. Ну а нет — они просто уйдут, и всем будет хорошо.

Все это он еще вчера изложил Вэлу, попросив похлопотать перед комендантом насчет того, чтобы ему вернули конфискованное оружие. Тот, действительно, сходил и вернулся весьма раздосадованным.

— Иваныч начал мне что-то втирать об угрозе со стороны Рейха. Мол, уже несколько раз фашистов замечали на Баррикадной, и они явно активно интересуются нашей станцией. Ходят самые странные слухи — кто говорит, что из Рейха сбежал некий пленник, который им был нужен до зарезу, кто вообще такое несет, что и повторять смешно. Но Иваныч почему-то связывает все эти слухи с твоим появлением на станции, и разубедить я его не могу. Он вообще мужик хороший, но упертый. Да еще тот пленный фашист, который умер вскоре после поимки, тоже какую-то ахинею нес…

Вдобавок к коменданту и явно назначенному им усатому охраннику Игорь стал замечать повышенный интерес к себе и своим спутникам и со стороны Рваного. Громов не раз ловил на себе его пристальный взгляд, но особенно часто унылые глаза бывшей жертвы фашистов останавливались на Жене. Последнее Игорю особенно не нравилось. «Что ему надо от девчонки? — гадал он. — Неужели какие-то грязные мыслишки? Если я прав, пусть только попробует сунуться — врежу так, что мало не покажется!»

Однажды Громов, ненадолго отлучившись и вернувшись обратно к спутникам, неожиданно услышал обрывок разговора Рваного с Женей:

— Почему ты не смотришь в глаза? Ты что-то скрываешь? Дети должны смотреть в глаза старшим и отвечать, когда старшие их спрашивают!

— Отстань от меня! — прошипела девочка, и в ее голосе было столько взрослой ненависти, что Игорь и сам опешил. Но тут же пришел в себя и положил тяжелую руку на плечо Рваного.

— Чего тебе надо от девчонки? А ну вали отсюда, а то так наваляю — мало не покажется!

Рваный как будто хотел что-то сказать, но тут прибежала запыхавшаяся Марина и встала рядом, глядя исподлобья и готовясь в любую минуту поднять крик.

— Ну хорошо же, я уйду. Но я еще вернусь, — процедил Рваный. Медленно развернулся и побрел прочь. А Игорь обернулся к Жене:

— Чего этот урод от тебя хотел?

— Оставь ее в покое, ей и так несладко! — неожиданно набросилась на него Марина. — Мало того что этот чудик к ней вяжется, так теперь еще и ты с расспросами пристаешь! Чего-чего — неужели не ясно?