А вдруг ее не спасет даже Чудо? От этой мысли так страшно, что выворачивает наизнанку, – но надо сдерживаться. Если ее стошнит, она все равно умрет, только другой смертью – захлебнется, и конец.

И она сдерживалась. Из последних сил. Цеплялась за проблеск надежды. Хоть за что-нибудь. Надеяться почти не на что. Мысли о доме лишь усиливали чувство беспомощности – вдруг она уже не вернется домой? А мысль о родных приводила в отчаяние – вдруг не подоспеют вовремя?

Пожалуй, немногим придет в голову строить кормовой загон над выгребной ямой, но немногим понадобится площадка, которую можно перекопать и снова утрамбовать, чтобы никто не удивлялся, почему кругом растет трава, а здесь – нет. В кормовых загонах, как известно, скот выедает все до последней травинки, с корнями. А если там все перекопать, грузные лошади за ночь так утопчут, что никто ничего и не заподозрит, – если будут двигаться, а не стоять часами на месте. Главное, чтобы они были все время в движении, – на то и кнуты, и собаки. У него. Раса Белинджера, лошади ходят куда ему нужно – хоть всю ночь, если понадобится.

Он заранее раскопал землю, снял крышку с бака для нечистот и накрыл яму большим листом фанеры. А сверху закидал сеном, для маскировки. Все это он сделал утром, когда отвез Джеральдину с детьми к ее матери.

Теперь осталось только ждать. Скоро сюда придут – в этом он уверен. Уверен, что они явятся, и уверен, что они ему не страшны. Придут, станут расспрашивать, будто он виновен, но ничего не найдут. Где сейчас девчонка, им ни за что не догадаться, а где она будет потом, когда он с ней расправится, им и в голову не придет. Позже, когда настанет пора чистить отстойник, щелок уже сделает свое дело и от нее даже следа не останется.

Сейчас, в компании собак и лучшего своего друга – кнута, обвитого вокруг столба. Рас чистил в загоне у амбара двух лошадей. Не клиентских, потому что клиентов у него поубавилось. Этих двух лошадок он купил на распродаже, кобылу с жеребенком. Оба гладкие, холеные. Из них выйдет толк, если постараться. А заодно и прибыль, не говоря уж о том, что сегодня они пригодятся. Они и еще четыре лошади, которых Рас пригнал с пастбища и держит в соседнем загоне.

На душе хорошо, лучше не бывает. Покой и довольство. Только что, бросив девчонку в потайной чулан, он вышел на вольный воздух и подставил голову под кран с холодной водой. Нет лучшего способа взбодриться.

Девчонку он еще навестит, чуть погодя. После того как ее родня все обыщет и убедится, что ее здесь нет. Вот чего он дожидался, вот о чем мечтал с тех пор, как впервые увидел ее в лавке в день похорон старого Джона Мозеса. Ждал, когда она расцветет. И это делает ему честь. Он, можно сказать, вел себя как порядочный человек.

Когда вдалеке показался драндулет Сэмюэля, Рас поднял руку в знак приветствия. Сэмюэль выскочил из машины и пустился через двор. Со всех ног. Собаки сперва ощетинились, потом расступились. Белинджер слегка опешил, но улыбнулся.

– Как жизнь, святой отец? Куда летите как на пожар?

– Ищу свою дочь.

Голос Сэмюэля дрожал, дрожал и он сам. Всем телом, от кончиков пальцев. Рас вышел из загона, запер калитку и встал лицом к лицу с Сэмюэлем, наморщив лоб.

– Ваша дочь к нам не приходит играть, святой отец. Впрочем, как и мой сын. Я думал, вы присматриваете за обоими.

– Вы ее видели?

Рас мотнул головой, почесал в затылке и сокрушенно вздохнул:

– Я бы рад вам помочь, но, боюсь, вы не туда пришли. Ищите ветра в поле.

Сэмюэль не знал, что Рас в точности повторяет слова Тоя Мозеса, но видел его злорадство.

– Могу я поговорить с вашей женой?

Рас чуть поднял голову, будто в знак недовольства, что его заподозрили во лжи. Однако его тон был достаточно вежлив.

– Могли бы, но ее сейчас нет, уехала к матери. Делают друг другу завивку.

Сэмюэль озирался по сторонам, искал знаки и укромные места. Еще немного – и он все тут разнесет.

– Вы не против, если я поищу?

Рас нахмурился:

– Против. Конечно же, против. – И добавил: – Но разрешаю, для вашего же спокойствия. – Он сделал широкий жест: – Пожалуйста. – И участливо спросил: – Как зовут вашу дочку?

– Сван, – ответил Сэмюэль. – Ее зовут Сван.

Рас сложил руки рупором и крикнул:

– Сван! Ты здесь, Сван? Тебя родители ищут, Сван!

Сэмюэль тоже закричал во весь голос:

– Сван!!! Слышишь меня, Сван? Сва-а-а-а-ан!

Никто, разумеется, не откликнулся.

Но Сван слышала. Слышала оба голоса и приподнялась, натянув веревки, и пыталась крикнуть: «Я здесь! Здесь!» – но не вырвалось ни звука. Лишь сердце стучало радостно, ликующе. Папа пришел за ней! Папа, который всегда старался жить праведно и полагался на Бога, и Бог его всегда хранил.

Но мелькнула страшная догадка. Раньше. Раньше Бог его хранил. Хранил, а теперь оставил, и хоть папа по-прежнему полагается на Господа, но дела ему больше не удаются.

Рас Белинджер пожал плечами и продолжал чистить лошадей.

Его беспечность лишь укрепила подозрения Сэмюэля: Сван где-то здесь. Он метался по двору как безумный, вновь и вновь звал ее по имени – звал и высматривал хоть что-то, хоть что-то. В конюшне. В амбаре. В кладовой для упряжи. В кормовом загоне. В незапертом сарае. Под домом. Даже в дом зашел и бегал из комнаты в комнату. Никого, никого, никого.

Сердце рвалось на части. Неужели не найдет?

Он встал посреди двора, окинул взглядом край леса. Оглянулся на Раса Белинджера, который невозмутимо расчесывал кобыле гриву. И наконец – туда, куда до сих пор не обращал взгляда. В небеса.

– Бо-о-о-о-о-о-ог! – возопил он. – Бо-о-о-о-о-о-о-о-ог!

Он воздел руки к небу, будто пытаясь его сорвать, и взревел:

– Ты меня слышишь. Бог? Это Сэмюэль! Сэм Лейк! Ты меня узнал. Бог! Это же я!

Рас Белинджер развернулся, уставился на Сэмюэля. Ходили слухи, что святой отец лишился рассудка, – вот вам и доказательство. Хотелось крикнуть в ответ безумцу: «Бог тебя не слыыы-шииииит!»

А в чулане было слышно. Сван слышала все. Слышала, как отец воззвал к Богу и как Бог ответил. Бог ответил быстро, но тихо – топотом крохотных лапок, еле слышным, и вскоре этот звук заглушил все кругом, но Сван больше ничего и не было надо. Ничего на свете. Слаще звука и представить нельзя. Ее будто окутал шуршащий бархат. Бархат касался ее кожи, ласкал, облегчал боль – может быть, даже залечивал раны.

Сван ни за что бы не подумала, что можно так обрадоваться мышам.

Сэмюэль посреди двора махал руками и объяснялся с Богом.

– Я твой! Твой, Господи! Но и Ты тоже мой! Ты надавал мне обещаний, и я поверил всем до одного! А теперь призываю, сдержи их!