– Я бы сказал – высокие покровители.

– И вы можете их назвать?

– Не всех, конечно. Но основные фигуранты мне известны.

– Кто они?

– Дмитрий Толстой, Владимир Мещерский, Константин Победоносцев…

– И есть доказательства?

– Увы. Только мое слово.

– Тогда я не желаю ничего слышать!

– Если вашему сиятельству так спокойнее, не смею перечить.

– Поберегитесь, Будищев! Даже моему ангельскому терпению есть предел! С чего вы взяли, что можно просто так взять и обвинить столь высокопоставленных людей…

– Да еще и из окружения цесаревича, – вставил Дмитрий.

– И это тоже! Их арест бросит тень на великого князя, и он будет защищать их всеми доступными ему способами. А их у него, уж поверьте, предостаточно!

– А кто говорит об аресте?

– Нет, это, наконец, просто невыносимо! Я запрещаю вам, слышите? Запрещаю! Верните мне документ, который я имел слабость дать вам, и покончим с этим. Даю слово министра, что все совершенное вами до сей поры останется без последствий, но теперь верните мне бумагу.

– Да, пожалуйста! – ответил подпоручик, доставая из-за пазухи сложенный вчетверо лист.

– Вот и славно, – обрадовался граф. – В заключение могу добавить, что ваши заслуги не останутся без должной награды. Кажется, во время похода на Геок-Тепе вы были награждены пятым знаком отличия военного ордена? Это непорядок. По представлению государя, Георгиевская дума заменит солдатский крест офицерским. Кроме того, на днях будет указ о вашем производстве в следующий чин. Заранее могу сказать, что этим дело не ограничится, но пусть об этом вам сообщит лично его императорское величество на ближайшем приеме. Если имеются какие-либо просьбы, можете не стесняться. Уверен, вас не оставят монаршей милостью.

– А Федора, то есть отставного ефрейтора Шматова? – проявил заботу об однополчанине Дмитрий.

– Не беспокойтесь, – снисходительно улыбнулся граф. – Не забудут и про ваших друзей. Шматов станет потомственным почетным гражданином, получит большую золотую медаль на аннинской ленте, а также весьма солидную для его состояния сумму денег. Докторам, оказывавшим первую помощь, следуют ордена Святого Станислава, а прелестная мадемуазель Штиглиц сможет украсить свои наряды фрейлинским шифром и екатерининской лентой. Вы удовлетворены?

– Вполне.

– Вот и хорошо. Теперь можете идти, только настоятельно рекомендую забыть все, что вы мне говорили о неких высокопоставленных особах.

– Да я-то забуду, ваше сиятельство… а вы сможете?

– Черт бы вас побрал, Будищев! – взорвался Лорис-Меликов. – С чего вы взяли, что эти люди причастны к покушению на его величество?

– Ни с чего, просто немного раньше они мне сами это предложили.

– Что это? – выделил интонацией последнее слово министр.

– Вы правильно поняли.

– Но… зачем им это?

– За тем же, зачем и народовольцам. Хотят спасти Россию.

– Господи боже! – сокрушенно вздохнул Михаил Тариэлович. – Бедная Россия, все хотят ее спасти и не видят для этого иных средств, кроме убийств, бомб и виселиц. Но почему они обратились к вам?

– Трудно сказать, – пожал плечами Дмитрий. – Возможно, им показалось, что к моему умению стрелять прилагаются не слишком высокие моральные качества. Кстати, это чистая правда. Чтобы выжить на войне, мне приходилось заниматься мародерством, а иногда и мошенничать. Даже убивать, и я сейчас не про боевые действия. А еще я очень привязан к своим воспитанникам. Они решили, что это слабость, и отправили Стешу в тюрьму.

– Хм, это все, конечно, очень занимательно, – задумался граф. После чего продолжил, тщательно выбирая слова: – Но вы назвали трех человек, весьма близких к наследнику престола. Как полагаете, нет ли среди них четвертого?

– Самого цесаревича? – понимающе хмыкнул Будищев. – Мне это неизвестно. А вам?

– Что вы полагаете возможным предпринять в данных условиях? – проигнорировал последний вопрос министр.

– Вообще-то есть один способ. Но скажу прямо, мне не хотелось бы его применять.

– Какой?

– Все просто. Винтовка с хорошим боем и оптическим прицелом. На расстоянии в сто-двести саженей я не промахнусь, а охрана или свидетели происшествия не успеют ничего понять. Нет человека – нет проблемы!

– Вы так просто об этом говорите? – изумился Лорис-Меликов.

– Так ведь дело-то, действительно, не сложное. Именно поэтому я и не хочу. Узнав подробности покушения, анархисты и бандиты всех мастей отставят в сторону револьверы с бомбами и возьмутся за дальнобойные винтовки, и одному богу известно, куда это может завести.

– Ужасная перспектива, – помотал головой граф, как будто отгоняя наваждение. – Нам будет совершенно нечего этому противопоставить!

– Вот и я об этом.

– Нет! – решительно заявил Михаил Тариэлович. – Приказываю вам, вы слышите? Именно приказываю, никогда и никому не говорите то, что вы сейчас рассказали мне. Такое лечение страшнее самой болезни.

– В таком случае позвольте откланяться.

– Не смею задерживать. Хотя… еще один вопрос. Отчего, говоря о покушении, вы назвали его «крайним»?

– Видите ли, – помялся, подбирая слова, Дмитрий. – Если бы покушение на государя было «последним», вы бы уже не были министром.

* * *

На душе было так пусто, что останься Будищев совсем один, он бы, вероятно, ударился в загул, и только мысли о невесте удержали его от подобной глупости. «К черту всё! Подам прошение об отставке, и после свадьбы рванем куда-нибудь в теплые страны», – подумал он и отправился домой, чтобы привести себя в порядок перед визитом.

На квартире его ожидал очередной сюрприз. В комнатах царил беспорядок, с которым без особого успеха боролась Домна. Все было перевернуто кверху дном, многие вещи разбросаны, а посреди гостиной валялись части разбитого в хлам фонографа, восковые валики от которого были буквально втоптаны в дорогой текинский ковер.

– Это что за нахрен? – удивился погрому подпоручик.

– Вот, Дмитрий Николаевич, – всхлипнула кухарка, – бандиты какие-то ворвались и разбросали все. Хуже жандармов, ей-богу, те хоть не топтали эдак на старой квартире! Я уж думала, что жизни лишусь, а их главный захохотал как дурной, и все вышли. А я сижу, ни жива ни мертва, и не знаю, что делать. То ли за полицией послать, то ли самой бежать, куда глаза глядят, от греха!

– И ты решила прибраться?

– А что делать, не оставлять же место, когда такой, как вы говорите, «срач» кругом!

– В смысле оставлять?

– Уж простите, господин Будищев. Вы человек хороший и не скаредный, как некоторые, и я от вас за все время ни одного слова худого не слышала, а только боязно мне здесь оставаться! Пожалуйте расчет…