class="p1">Вот оно как. То есть, получается, комната Кристины аккурат под моей?

— Как же они проходят, если в Академии запрет на магию? — спросил Мишель.

Полли фыркнула с надменным видом:

— Можно подумать, вы не знаете о «глушилках».

Мы с Мишелем крайне выразительно посмотрели на неё с двух сторон. Полли широко раскрыла глаза:

— Да вы шутите?! Молодые люди, я разочарована! Я наивно полагала, будто именно среди юношей процветает бунтарский дух, однако, как погляжу, девушки дают вам сто очков вперёд!

— Замечательно. Девушки — молодцы. Так что там за глушилки? — поторопил я.

— Невероятно, — всплеснула руками Полли. — Не знать о таких простых вещах! Глушилка — это примитивный магический артефакт, который позволяет в течение короткого времени заглушить действие пеленгаторов магии.

— А как они выглядят? — поинтересовался Мишель, заинтригованный не меньше моего.

— Да практически как угодно, зависит от моды. В этом сезоне, как я слышала, в моде обыкновенный коробок спичек. Зажигаете спичку, и пока она горит, вашу магию никто не заметит. Ну, разве что непосредственный очевидец.

— Полли, — сказал я. — Мне нужно тебя кое о чём попросить.

Она вдруг покраснела, выпрямилась, разгладила складки форменного платья.

— Ч-что, прямо сейчас? Здесь? Право, это так неожиданно, Константин Александрович...

Юношеский идиотизм взял верх над здравым смыслом. Я встал, отодвинул стул и, опустившись на одно колено, заглянул Полли в глаза.

— Аполлинария Андреевна... Сумеете ли вы достать для меня глушилку?

Пару секунд Полли недоуменно глядела на меня, будто не веря услышанному. Потом вскочила, села и вдруг расхохоталась, закрыв лицо руками.

— Молодые люди! — с упрёком сказал библиотекарь.

Полли хохотала, практически уткнувшись в стол. И над нею я вдруг поймал необычайно яростный взгляд Мишеля. Но осмыслить это явление я не успел. Полли, внезапно успокоившись, вскинулась и посмотрела на меня:

— Какой же вы... Константин Александрович! Хорошо, я раздобуду то, что вам столь желанно.

* * *

С тех самых пор Мишель ко мне неуловимо переменился. Ну, вернее, ему казалось, что неуловимо. Для меня-то все его перемены были абсолютно прозрачны. Однажды я постучал к нему в комнату и спросил, не желает ли он зайти ко мне для очередного сеанса гипноза. Мы добились уже серьёзных успехов, я вспомнил практически весь последний день Кости Барятинского и теперь собирался нырнуть глубже, посмотреть, не было ли каких покушений до этого.

Прежний носитель доставшегося мне тела был парнем не самым сообразительным, но, как и полагается мажору, весьма везучим. Так что вполне мог чудом избежать смерти два-три раза, даже не отметив этого сознательно. Но подсознание помнит всё, а благодаря Мишелю у меня появился доступ к нему.

— К сожалению, сегодня не получится, — холодно сказал Мишель, держа меня на пороге.

— Не получится или не хочется? — спросил я.

К такому он оказался не готов и взгляд опустил. Я вздохнул:

— Мишель... Прекрати заниматься ерундой. Ещё на дуэль меня вызови. Мы с Полли — друзья с самого детства, шутить друг над другом у нас — в порядке вещей.

— Это была жестокая шутка, господин Барятинский! — Голос Мишеля задрожал, но он нашёл силы вновь посмотреть мне в глаза. — Аполлинария Андреевна смеялась, но на самом деле ей хотелось плакать!

— У-у-у... — протянул я. — Как всё запущено. Ну, если дела обстоят таким образом, тогда я бы на твоём месте поторопился.

— Куда? — удивился Мишель.

— Через несколько дней у Полли именины. — Об этом я знал от Нади, сестрёнка отчего-то считала, что мне просто жизненно необходима такого рода информация. — На твоём месте я бы сделал ей какой-нибудь подарок. Не надо сходить с ума: что-нибудь простое, но приятное. Прояви фантазию.

Теперь Мишель покраснел. И смех, и грех.

— Ч-что ты такое говоришь...

— Напиши для неё стихи. Я ведь знаю, ты пишешь.

— Откуда?! — подпрыгнул Мишель.

«Откуда»... Покажите мне хоть одного такого бедного, но благородного юношу, переполненного рыцарскими идеалами, который бы не писал стихи — и я покажу вам бойца подполья, которому перевалило за тридцать, а он не научился разбираться в людях.

В конечном итоге напрочь деморализованный Мишель пошёл со мной в мою комнату. Меня больше всего волновал вопрос, сумеет ли он в таком состоянии погрузить меня в транс. Его же интересовало другое:

— Но ведь Аполлинария Андреевна — твоя невеста, как ты так можешь...

— Во-первых — не Аполлинария Андреевна, а Полли, она тебе тысячу раз говорила, — проворчал я, усаживаясь на кровать. — Если девушка даёт тебе привилегию — пользуйся. Иначе ею воспользуется кто-то другой, и про тебя забудут. Никому не нравится, когда от их подарков воротят нос. А во-вторых, Полли мне не невеста. Мы — просто друзья.

— Но ведь она говорит...

— Она вообще довольно много говорит. Слушать её нужно, слышать — не обязательно. Не хлопай ушами, Мишель! Молодость у тебя только один раз. Потратишь её, вздыхая по углам, — потом будешь жалеть всю жизнь. А теперь давай, сосредоточились. Пришло время погружаться в прошлое.

* * *

Мы шли по ночному Невскому толпой, человек семь. Из этих семерых я хорошо знал только Долинского и здоровяка Данилова. Мы были практически одни на нарядном, освещённом проспекте. И звездой вечера был Данилов.

— Господа! — пробасил он. — Мне кажется, что вы ошибаетесь. Если взяться за один трамвайный провод — ничего худого не произойдёт.

— Пари? — выкрикнул весёлый Долинский, которого мне приходилось поддерживать, чтобы не шатало.

— Пари! — взревел задетый за живое Данилов.

Тут же, немедленно было заключено пари на бутылку рома. Я моргнул, казалось, лишь на мгновение прикрыв пьяные глаза, а когда они открылись, Данилов уже лез на фонарный столб, недалеко от которого тянулось какое-то ответвление от трамвайных проводов.

— Пьер, ну хватит! — крикнул кто-то. — Слезай оттуда!

— Никогда! Вы слышите? Никогда Пьер Данилов не отступал перед трудностями!

Здоровенный, как горилла, Пьер добрался до верху столба, и его могучий торс заслонил свет фонаря. Пьер уже потянулся к проводу, когда вдруг замер. До моих ушей долетел нарастающий рёв мотора, и тут же — рёв Пьера:

— Полундра!!!

Не знаю уж, что вывело меня из оцепенения, но я как будто