Исходя из этих соображений, я практически свёл к нулю всё своё общение. За исключением Полли (от неё отделаться без помощи тяжёлой артиллерии не представлялось возможным) и Мишеля.

С Мишелем всё было просто: ни Костины друзья, ни дед ничего о нём не знали, а следовательно, мы с ним и не пересекались. Можно было бы погрешить на пропавшую Костину память, но Мишель так самоотверженно помогал мне её вернуть, что подозрение снималось само собой. Откровенно говоря, я был этому рад — хоть кого-то можно исключить из списка подозреваемых.

Благодаря сеансам гипноза в деле восстановления памяти мы с Мишелем существенно продвинулись. Теперь я легко мог вызвать в памяти всю ту сцену, которая предшествовала моему падению. И, как ни старался, не мог отыскать в ней ничего подозрительного. Просто толпа молодых оболтусов убивает время, попутно выясняя, у кого длиннее. Рабиндранат — если судить по тому образу, который запомнил Костя, — ничем не отличался от остальных.

Встретившись с дедом, я попробовал навести справки об этом парне, но информация была куцей и невнятной.

Из рода Рабиндранат происходил, мягко говоря, не самого знатного. Ни о каком Ближнем круге там речи не шло, возможно, император и вовсе не знал о существовании этого рода. Ходили мутные слухи, что отец Рабиндраната приходился ему не совсем отцом. Однако этот «не совсем отец» дважды вызывал таких прозорливцев на дуэль, и пусть всё в итоге обошлось в одном случае — стрельбой на воздух и извинениями, а во втором — просто извинениями, сплетни быстро сошли на нет. Благо, в свете частенько возникали новые интересные поводы для пересудов. Вот, собственно, и всё. Небогато...

Налегая на учёбу, не забывал я и про дедово поручение. Внимательно смотрел по сторонам в поисках примет, указывающих на присутствие в Академии заговорщиков, но пока не замечал ничего подозрительно. Собственно, на стадии зарождения такие вещи раскрыть труднее всего, разве что ко мне самому обратятся с предложением. Что, объективно, вряд ли. Ни для кого не секрет, что я здесь по протекции самого императора.

Рабиндраната я всё так же время от времени видел в обществе Юсупова-младшего, но о чём они болтают — не знал. Хотя то, что Юсупов больше не пытался выяснить со мной отношения, несколько настораживало.

— Мне кажется, эта противная Алмазова что-то затевает, — сказала как-то раз Полли.

Иначе как с приставкой «эта противная» она Кристину не упоминала.

Мы сидели в библиотеке, втроём за одним длинным столом — Мишель, Полли и я — и готовились к контрольной работе по французскому. Полли сидела посередине, я — справа, Мишель — слева. Мы с Мишелем одновременно посмотрели на нашу задумавшуюся даму. А та глядела перед собой. Там, через три стола от нас, восседала сама госпожа Алмазова, уткнувшись в книгу. Книга была французской, но не учебником. На обложке значилось имя автора: Жан-Жак Руссо. Кристина всегда держала свои книги так, чтобы можно было увидеть, что она читает.

— Что затевает? — спросил я.

— Не знаю. — Полли постучала карандашом по тетрадке, куда выписывала примеры спряжений. — Но девушки вокруг неё вьются, как пчёлы вокруг улья. К ней постоянно заходят в гости в комнату, они даже по ночам переговариваются, хотя наставница делает им замечания.

— А ты вокруг неё не вьёшься? — спросил я.

— Константин Александрович, за кого вы меня принимаете! — возмутилась Полли.

— Напрасно, — вздохнул я. — Глядишь, узнала бы, в чём дело.

— Я и так знаю, — огрызнулась Полли. — Эта противная Алмазова обзаводится связями! Те из наших однокашниц, кто не станут видными деятелями, будут супругами таковых в недалёком будущем.

Мишель тщательно прочистил горло. Полли обратила на него взор. Ничего не сказала, но в самой её позе чувствовалось «фи», из-за которого Мишель ещё больше смутился и хрипло сказал:

— Но разве не все тут занимаются тем же самым, Аполлинария Андреевна?

— Ах, я ведь уже говорила, что ты можешь называть меня просто Полли, — с досадой ответила она. — И когда ты уже прекратишь смущаться? Это попросту раздражает.

— Ты сейчас ему очень помогла, — буркнул я, скользя взглядом по строчкам учебникам.

— Excusez moi? — повернулась ко мне Полли.

— Ничего, спряжения повторяю, — дёрнул я плечом.

Полли не то поверила, не то сделала вид, что поверила. Вновь обратилась к Мишелю:

— Конечно, все! Но эта противная Алмазова ведёт себя слишком уж цинично и беспардонно. Я чувствую в ней злой умысел.

Я вновь поднял взгляд на Кристину и прищурился. Хм... А что если и правда?..

Глава 25. Пророчество

Нет, безусловно, сложно поверить, что заговор против императора вызревает в среде девушек. Однако жизнь тем и отличается от фантазий, что всегда способна обескуражить не хуже удара ломом по голове. Впрочем, если рассуждать объективно: кого спокойнее допустят до императорской особы, мужчину или женщину? Пожалуй, что женщину. А там — пусть никто из них в магии императору и не соперница, но отравленный кинжал в рукаве платья — тоже вполне себе вариант.

К тому же, переворот — это не только убийство или свержение властителя. Это ещё и план новой системы правления. Ну, или на худой конец — свой ставленник. А насколько я успел ознакомиться с местной историей, женщины на престоле тут случались неоднократно. Так что...

Кристина вдруг подняла взгляд от книги и посмотрела мне в глаза.

— Вы что-то хотите мне сказать, господин Барятинский? — произнесла она своим низким голосом.

Так неожиданно громко, что пожилой библиотекарь, сидящий за столом на небольшом возвышении поодаль, едва не подпрыгнул.

— Нет, госпожа Алмазова, — откликнулся я. — Мой взгляд был устремлён в пустоту, вас я не заметил.

Кристина покраснела от ярости и привстала. Ещё миг — и, должно быть, шарахнула бы по мне чем-нибудь крайне увесистым и магическим. Но тут послышался сдавленный голос библиотекаря:

— Господа, дамы, прошу вас соблюдать тишину!

Опомнившись, Кристина захлопнула книгу и, оставив её на столе, вылетела стрелой в дверь.

— А ещё, — как ни в чём не бывало, продолжала Полли, — они ночами выходят из корпуса, я точно знаю!

— Через окно? — спросил я.

— Разумеется, нет! Проходят сквозь стену. Ну, те, что могут. Через комнату этой противной Алмазовой — она как раз у капитальной стены, самая маленькая.