— Вы бы хоть разулись, — сказал я, заметив, что автоматчики шагают по моему светлому ковру в уличной обуви. — Уважайте труд других людей.

Ребята, смутившись, стали неловко топтаться, расшнуровывая ботинки и свесив автоматы. Пожалуй, даже сейчас всемогущий и почти легендарный Колпин был для них хозяином положения. Седой, заметив это, поспешил перейти к делу.

— Платон Сергеевич, я думаю, вам стоит подписать этот документ, — он достал из нагрудного кармана лист бумаги, развернул и протянул его мне.

— Может быть, чаю, кофе? Или что-нибудь покрепче желаете? — Я с видом радушного хозяина уселся в кресло, жестом пригласив моего визави в соседнее.

Тот, поколебавшись, тоже сел:

— Нет, спасибо. Как-нибудь в другой раз.

Он продолжал протягивать мне листок. Я, наконец, обратил внимание на бумагу и взял её в руки:

— Что это?

— Это ваше заявление о том, что вы уходите в отставку и передаёте всю полноту власти на период до новых внеочередных выборов президента.

— Передаю, извините, кому? — Я смотрел не в документ, а в глаза седому.

Тот, пытаясь сохранить невозмутимость, ответил:

— Генералу Малинину. Александру Львовичу.

Я наморщил лоб, вспоминая, кто это. Кажется, он был заместителем Шугурова, бывшего министра обороны, смещённого мною. В памяти услужливо всплыл образ генерала Малинина: грузный пятидесятилетний мужчина с внешностью председателя колхоза и замашками мелкого диктатора. Насколько я помнил, во время обсуждения кандидатур в министры именно его Солодовников охарактеризовал как «посредственность, но карьерист и опытный манипулятор».

Именно Малинина я сократил в первых рядах. А он, видимо, всерьёз надеялся на министерское кресло, в которое в итоге уселся никому не известный полковник.

— Малинину? — переспросил я и взглянул на документ.

Седой молчал, наблюдая за моей реакцией. Я встал и, делая вид, что вчитываюсь в текст, начал мерить шагами комнату, постепенно приближаясь к выходу на балкон. Подойдя к двери, я не спеша открыл её, вышел наружу и аккуратно повернул защёлку замка.

Первые мгновения седой ещё не понимал, что произошло, затем, выпучив глаза, что-то отрывисто приказал своим бойцам — и те кинулись к балконной двери.

Дверь на балкон, а точнее, небольшую террасу, обладала одной особенностью. Она запиралась как изнутри, так и снаружи. В своё время я недоумевал, зачем мне смонтировали замок со стороны террасы — выяснилось, что произошло это по ошибке, из-за нелепой случайности. Сейчас эта случайность могла сослужить мне службу.

Автоматчики сначала пытались отпереть дверь, потом — выбить стёкла прикладами, наконец, слегка отступив, дали по окнам очередь. Я мысленно поблагодарил начальника охраны, который в своё время настоял, несмотря на мои возражения, на том, чтобы оборудовать всю квартиру бронированными стеклопакетами.

Жаль только, что на террасе не было предусмотрено ни пожарной лестницы, ни какого-либо иного выхода, кроме как обратно, в гостиную. Пустой бетон, перила и небо над головой.

И что мне делать? Прыгать вниз с тридцать пятого этажа? Карабкаться по отвесной стене? Да, я очень везучий человек. Но я не человек-паук.

Я подошёл к перилам террасы и взглянул на ночной город. По мосту через Москву-реку медленно ползли танки. Зрелище казалось нереальным и немного завораживало. Интересно, куда Малинин отправил эту колонну? Всё равно штурмовать этой ночью нечего, никто нигде не баррикадируется и на улицы не выходит.

Там, в комнате, похожей на ярко освещённый аквариум, седой кого-то вызывал по рации, в то время как его бойцы активно пытались раскурочить замок. И похоже, что рано или поздно их попытки увенчаются успехом.

Я посмотрел наверх. В звёздное небо отвесно упиралась стена дома. Там, метрах в десяти, на крыше, располагалась вертолётная площадка. По идее, пилот должен дежурить на ней круглосуточно. Если о нём не позаботились люди Малинина. Но они могли не знать, позабыть, не учесть. В конце концов, должно же мне повезти!

Я разглядел над срезом крыши красный огонёк. Пилот стоял на краю площадки и курил, созерцая ночную столицу.

— Эй! — крикнул я. Получилось не очень громко. — Эй, там, на площадке! — завопил я уже во всё горло.

Над крышей показалось испуганное лицо.

— Платон Сергеевич? — донёсся до меня удивлённый голос.

— Да. Заводи вертушку и спускайся на ней сюда, — прокричал я, запрокинув голову.

Пилот мешкал, не понимая, что от него требуется.

— Немедленно! — гаркнул я. Лицо сверху исчезло, и через полторы минуты я услышал звук разгоняющихся винтов.

Тем временем в комнате бойцы, перестав суетиться, решили расстрелять замки из автоматов. И судя по тому, как трещала дверь, они были уже недалеки от цели.

В крови кипел адреналин. «Спокойно, — говорил я себе, — спокойно. Тебе всё равно повезёт». Организм, однако, слушаться не желал.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем вертолёт завис рядом с моим убежищем. Сесть на террасу он не смог бы при всём желании — слишком невелика она была. Пилот открыл пассажирскую дверь.

Это только в фильмах герои легко вскарабкиваются в висящий вертолёт. Для меня же расстояние в два метра над бездной оказалось непреодолимой преградой. Подлететь же ближе лётчик не мог — он и так рисковал сломать винт о стену дома.

Между тем автоматчики, увидев, что я могу ускользнуть, усилили натиск на дверь, и она стала поддаваться. Времени на раздумья не оставалось.

Пилот, видя моё бедственное положение, заложил вираж и, наклонив машину, приблизил ко мне одну из оттопыренных стоек с шасси. Я ещё раз оглянулся на автоматчиков и, подпрыгнув, схватился за стойку. Вертолёт рванулся вверх, увлекая меня за собой.

Уже через мгновение я пожалел о том, что сделал. Висеть над бездной, схватившись за неудобный железный брусок, с которого соскальзывают руки, — крайне неприятное занятие. В обычных условиях я не провисел бы в таком положении и десяти секунд. Сейчас же, подхлёстываемые адреналином, откуда-то брались силы.

Куда мы летели — я не видел. Казалось, что полёт длится вечность — я уже не чувствовал пальцев, их начала сводить судорога. Правая ладонь соскользнула со стойки, и я повис на одном пальце левой руки. В мозгу даже не успела родиться мысль, что я сейчас глупо и бесславно разобьюсь. Ужас разбудил какие-то звериные инстинкты, и я с невесть откуда взявшейся силой вновь захлестнул правой рукой холодный металл стойки.

Наконец, совсем рядом с ногами неожиданно появилась освещённая буква «Н» вертолётной площадки. Я с облегчением разжал пальцы и спрыгнул. Рядом опустился вертолёт.

Я огляделся. С перепугу мне показалось, что летели мы долго — на самом же деле машина лишь поднялась на десяток метров до всё той же посадочной площадки на крыше моего дома.