Как над плахой.

– Ниже. Еще…

В памяти всплывала еще одна картина, виденная Всеволодом глазами Эржебетт. Казнь Велички, которой Бернгард срубил голову над озером. Обессиленная, обескровленная ведьма-мать тогда попросту не могла противиться. Но этот-то – может. Если захочет. Только не хочет. И – не противится. Невероятно! Такая покорность! ТАКАЯ покорность…

Коленопреклоненный рыцарь стоял неестественно спокойно, почти торжественно, будто дожидался не главоотсечения а повторной акколады.[4]Только отражение Арнольда заметно подрагивало в нервной ряби неуспокоившегося озера. И ведь что любопытно – перевернутое отражение. Вверх ногами – как и отражение Всеволода. Не как отражение Черного Князя в обличье тевтонского магистра. А ведь по большому счету оба они – и Бернгард, и Арнольд – нечисть. Кровопийцы оба. Только один уже прошел через Мертвое озеро и признан за своего. Другой – нет.

«Все относительно, русич. А на границе миров – так и подавно».

Магистр опять заметил волнение Всеволода. Спросил неожиданно:

– Желаешь сделать ЭТО сам?

Надсмехается? Предлагает всерьез?

– Вообще-то Арнольд был в числе тех. кто… м-м-м… устранял твоих воинов, охранявших Эржебетт, – пояснил магистр. Все-таки он говорил вполне серьезно, без тени насмешки.

Вот оно как? Всеволод нахмурился. Один из тех? Кто устранял. Убивал. Испивал – если уж быть точнее.

– А ты, помнится, жаждал мести, русич. Сейчас у тебя есть прекрасная возможность посчитаться. Порадуй сердце" отведи душу.

Всеволод вспыхнул, сглотнул вставшую вдруг сухим комом слюну. Да, признаться, соблазн был. Но еще больше было отвращения. Много ли радости он доставит своему сердцу и успокоит ли душу, собственноручно отрубив голову ходячему трупу… безвольному орудию в чужих руках? Вот эту самую уже подставленную под меч голову? Разве ж это отмщение?

Нет, настоящее отмщение должно быть… будет иным.

Когда они наконец закроют рудную черту. Когда остановят Набег. Когда отпадет нужда в вынужденном союзе с Бернгардом. Когда можно будет больше не думать о нечисти с той стороны. Вот тогда-то он вплотную займется тварями, оставшимися по эту сторону. А князем-магистром – так в самую первую очередь займется. Ну а ЭТО…

– Нет, Бернгард. «ЭТО» ты делай сам.

Магистр пожал плечами.

– Что ж, тогда отойди подальше. Не стой у воды.

Разумно. Всеволод отступил на несколько шагов.

Меч магистра обрушился на незащищенную шею умруна.

Голову своему рыцарю Бернгард срубил легко, единым махом. Не очень сильным, даже, как показалось Всеволоду, небрежным каким-то.

Негромкий всплеск. Словно пустой кувшин уронили в воду…

Магистр предусмотрительно отпрянул назад – к Всеволоду.

А коленопреклоненный рыцарь так и остался стоять, не шелохнувшись. Безглавый, с шлемом под мышкой. Чуть подавшись вперед. Над кольчужным воротом – аккуратный ровный срез, но не красный, а густо вычерненный. Из шеи брызжут, стекают вниз белесо-прозрачные ручейки.

«Как странно… – промелькнула неожиданная мысль. – У обычных упырей – бледная кожа и темная кровь. У этого – наоборот. Кожа – темная, кровь – как вода».

Все относительно. Особенно на границе миров.

Отсеченная голова Арнольда легко провалилась сквозь верхний – прозрачный – слой Мертвого озера и на пару секунд увязла в нижнем – темном, мутном. Она лежала… плавала… не так, как голова ведьмы Велички. Эта голова, в отличие от той, была обращена лицом вверх. Лицо умруна, как и прежде, – мертвое, неподвижное. Никаких гримас: ни боли, ни ужаса. И волосы – по воде. И распахнутые глаза с голубыми белками бесстрастно взирают на яркое еще светило, что смазанным огненным шаром-оком заглядывало через густую зеленоватую пелену.

Потом голова исчезла из виду. Потонула в деготьной массе. Будто ушла в трясину.

А тело на берегу все еще стоит на одном колене, изливая холодный раствор адского камня в такие же холодные мертвые воды. И пустой шлем под мышкой – словно голова, снятая на время.

Еще секунду-другую ничего не происходило. Вероятно, в этот раз озеро не сразу распознало в бесцветной жидкости, растекающейся по верхнему защитному слою, жгучий привкус белого металла. Но уж распознав…

Сначала взбурлившие воды поглотили Арнольда вместе с камнем, на котором тот расположился. И с прочими валунами, оказавшимися поблизости. Обезглавленный рыцарь как стоял, склонившись над водой, – так и ушел под воду. Коленопреклоненный, с шлемом под мышкой, продолжая лить из себя серебряную отраву.

Потом Всеволоду и Бернгарду пришлось снова отступать – быстро и далеко. И – потом – еще дальше. Чуть ли не до самого края плато. И уводить за собой людей. И мертвых нелюдей, поднятых из замкового склепа.

Все происходило, как и предсказывал Бернгард. Обезумевшее озеро бушевало пуще прежнего. Однако чем больше оно буйствовало, тем сильнее мешало жидкое серебро с собственными водами. Новая субстанция проникала в верхний прозрачный слой, обращая его в себя. Концентрация раствора, выпущенного из жил умруна, слабела, но не сходила на нет, зато его количество – множилось. И отравленные воды – пусть слабо отравленные, пусть едва помеченные серебром, нещадно жгли густую мутную жижу, скрывавшую дно. Муть клокотала…

Прогибалась глубокой – до самого дна – складкой…

Разрывалась…

Мертвое озеро было не в состоянии удерживать на себе даже столь сильно разбавленный раствор адского камня. Избавиться от стремительно расплывающейся текучей заразы оно не могло тоже. И оградить себя локальными дырами оказалось не в силах.

И снова тряслась земля.

Грохот мертвых вод и движимых ими камней был подобен грому.

Клубы цвета плесени и холодный водяной пар висели в воздухе непроглядным туманом.

Это было жутко, и это длилось долго. Когда же шум все же утих и сквозь опадающую, рассеивающуюся пелену наконец, вновь начали проступать очертания берега и водоема, Всеволод понял: удалось.

Получилось!

На этот раз – да!

Теперь в озере зияли не только прежние прорехи – маленькие, разбросанные по воде, бесполезные и никчемные. Теперь еще имелся и…

Нет, это был не широкий ровный проход, который открылся в свое время перед Эржебетт. Это было другое. Извилистый, узкий, с частыми ответвлениями и все же цельный разрыв… Раскол… Разлом… Размыв… Ущелье, пробитое в мутной студенистой жиже серебряной водицей – изрядно разбавленной, однако не утратившей своего губительного воздействия на темную суть Мертвого озера. Тонкая, прихотливо изогнутая полоска обнажившегося берегового склона, начиналась с того самого места, где прежде стоял обезглавленный Арнольд.