Что, если сам «Мстительный дух» показывал Келю те картины? Столь великий и сложный механизм, ныне оскверненный тьмой варпа и демонической поганью, мог ли он проникнуть в разум ассасина с ядом тварей, живущих в его трюмах, влиться в отравленную кровь Эристида? Послал ли Келю эти видения сам корабль?

«Если я думаю, что подобное возможно — не утратил ли я разум? — такими вопросами мучился Эристид. — Безумен ли я?»

Ответа не было, лишь сон-видение-бред-фантазия-отрава-галлюцинация, остающаяся прозрачной, как стекло, неизгладимым шрамом лежащая на мыслях ассасина, засевшая в материи его разума, словно заноза ощущений.

Видение всегда оставалось неизменным — Кель стоял на огромной террасе, выступающей из стены железного ущелья, и его постепенно накрывала тень магистра войны, застилая бледный свет. Тёмное великолепие примарха, жестокость и злоба кипели, скрытые за благородным, немыслимо идеальным лицом.

Словно статуи, виденные Эристидом на Дагонете.

Ожившие, растущие, тянущиеся к нему.

Но в те мгновения, когда Келю удавалось сохранить наибольшую ясность ума, не дать разбежаться собственным мыслям и схватиться за тростинку здравого рассудка, ассасина сильнее всего пугали чувства, вызванные видением. Такие чистые, и такие постыдные.

Эристид Кель не смотрел в лицо Гору и не испытывал к нему ненависти, хотя и говорил себе, что должен. Но сущность магистра войны была чем-то вроде чёрного огня, недоступного для полного понимания смертных, испускавшего гибельное излучение, одновременно поглощающее и манящее.

Сингулярность бытия.

Казалось, что круговорот эмоций в сердце Келя развернулся в обратном направлении. Разумом он понимал, что при виде Гора должен испытывать величайшую ненависть: предатель есть предатель, и смерть — расплата для каждого из них. Но эти слова звучали, словно выученная роль, и в них зияла пустота, наполненная пеплом.

Эристид знал, что должен ненавидеть Гора, что сын Императора, первый среди равных, предал самого Келя и всё человечество. Он знал это. В конце концов, такова была его миссия — сразить чудовище.

Но кто на самом деле предал ассасина? Не Гор. Кто отправил Эристида, его сестру и всех остальных на бессмысленное задание, на миссию, которую они никогда не сумели бы, даже не могли бы надеяться выполнить. Кто оставил Келя погибать?

В видении-сне Гор протягивал ассасину руку, без всякого гнева и не замышляя насилия. Движение магистра войны казался сочувственным.

«Безумен ли я? — вновь и вновь спрашивал Эристид. — Поддался ли разложению, как и другие? Осталось ли в мире хоть что-то чистое?»

Когда яд, наконец, выпустил ассасина из своей хватки, тот очнулся на мелководье загрязненных трюмных стоков, окруженный дохлыми змеями. Рот Келя оказался набитым мелкой чешуей, а на зубах засохла чёрная кровь хищников. Извергнув содержимое желудка в воду, перепачканный и охваченный дурнотой Эристид, пошатываясь, убрел прочь.

Судьба кратко улыбнулась ассасину — он нашел свой лекарский набор. Тут же распечатав его, Кель принял все подходящие средства, чтобы изгнать ужас из разума.

Хоть на какое-то время.

Миссия никогда не заканчивается. Пока ты не получишь отзывающий приказ, пока руководство не скажет иного, задание продолжается. Это диктат, которому нельзя возразить. Не имеет значения, насколько сложно осуществить казнь, как много времени займет подготовка, сколько «побочек» погибнет при выполнении задания. Оно должно быть выполнено. Оно будет выполнено. Ты доведешь его до конца.

Ты сделаешь это.

Как произойдет убийство магистра войны? Пока шли дни, этот вопрос всё сильнее поглощал ассасина.

Кель регулярно чистил и проверял драгоценную винтовку «Экзитус», хотя она и не требовала столь назойливого внимания. Занятия Эристида опасно близко подошли к рубежу, за которым необходимые операции по поддержанию инструмента ассасина в рабочем состоянии превратились бы в священнодействие. Движения ветоши по разобранному спусковому механизму, медленное, изощрённое тестирование каждого набора датчиков в прицельном модуле с последующей перепроверкой… Это начинало напоминать строго определенный ритуал выполнения святых обрядов, проводившихся во всех разрушенных ныне церквях, выжженных светом Имперской Истины.

Спрятав золотистую аквилу, которую оставила ему сестра — бедная девочка с позабытым именем, — Эристид больше никогда не смотрел на украшение. Он не хотел отвлекаться на подобные мелочи. Укрытие стало алтарем ассасина, храмом, где он на время обрел покой. Умиротворение приходило к Келю во время коленопреклоненной молитвы оружию, длинной и тонкой снайперской винтовке усовершенствованной модели, лежащей в его руках, словно литой псалтырь, созданный из металла и углеродистой стали.

Ассасин прогонял детали убийства перед мысленным взором, пока не научился мгновенно представлять любую составляющую деяния. Расчёт поправки на ветер и цифры на стеклянных глазах прицела обрели идеальную гармонию нотной записи. Очертания зоны расположения цели Кель помнил наизусть, как изгибы тела любовницы под своими пальцами.

И — финальная часть священнодействия — единственная пуля в винтовке.

Только она осталась у Эристида, и порой ассасин, доставая неиспользованный заряд из казённика, бережно катал его по ладони. Прикосновение холодной латунной гильзы успокаивало Келя, её вращение, почти неощутимый вес смертоносного заряда — всё это помогало обрести уверенность. Словно якорь, пуля удерживала его здесь и сейчас, не давала уплыть.

Маркировка по окружности капсюля сообщала, что заряд произведен на Телемахе, в одной из секретных кузен, находящихся во владении круга Виндикар. Созданный с допуском в несколько микрометров, подходящий только к винтовке «Экзитус» и никакому иному оружию, патрон был новым — выпущенным за один солярный год до того, как его выдали Келю. Заряд обладал точно распределенным балансом масс, а сама пуля, представляющая собой компактный бронебойный снаряд со сбрасываемым поддоном и разделяемым активным сердечником, обрела жизнь на центрифуге в нуль-гравитационном цехе мануфакториума.

Идеальная. Безупречная. Готовая. Подари ей убийство — и пуля расцветет.

Эристид рассчитал время преодоления ущелья, от мига, когда лицо Гора появится в прицеле — а ассасин немедленно нажмет на спусковой крючок — и до момента попадания. Ему предстоит попасть точно в глаз магистра войны — Кель предпочел бы правый, но сгодятся оба, — чтобы максимально увеличить шансы на мгновенную смерть повелителя Лунных Волков. Как только пуля пронзит роговицу, запустится процесс фрагментации заряда вплоть до нанометрового уровня. Крохотные, фрактально заточенные осколки разойдутся сферой миниатюрных кинжалов, движущихся на сверхзвуковой скорости, что создаст ударную волну, способную растерзать даже постчеловеческую плоть и расколоть крепкие, словно сталь, кости бога войны. По оценке ассасина, в случае идеального попадания вероятность мгновенной смерти цели составляла один к семи. Разумеется, с учетом прочих факторов убийство на месте становилось менее возможным, но катастрофические повреждения мозга, не приводящие к биологической гибели организма, входили в критерии успешного выполнения задания.