Ярусный мастер в полный голос выступил против восстания Гора и был казнен за это. Трагичный, но вполне ожидаемый исход; весь ужас заключался в том, как именно его казнили. Человека привязали к генерирующему кристаллу, проходящему тестовый цикл возбуждения/торможения, и оставили там, выгорать изнутри и снаружи на протяжении шестнадцати дней. Матричная стазис-установка во внутреннем механизме лэнс-пушки всё продлевала и продлевала пытку, замедляющее энергетическое поле растягивало время для обреченного мученика. Каждый серв в экипаже, оказавшийся поблизости, вынужден был выслушивать заторможенные, протяжные вопли.

Но это оказалось не самым скверным, не-а. Литэ объяснил, что с бригадира всё только началось.

— Вскоре кровопролитие стало… повседневностью. Хозяева нуждались в нем, просто чтобы тени оставались довольными, понял? Штуки в тенях, то есть. Они забирали людей, иногда выталкивали их обратно. И ты не хотел бы увидеть, как тени меняли людей — или легионеров.

— Мне встречалось… нечто подобное, — предположил Кель, и матрос косо взглянул на него, словно не совсем поверив ассасину. Но затем между ними мелькнуло безмолвное понимание, кошмарная схожесть пережитого, и оба поняли, что Эристид прав.

— Я — трус, — отважился признать Литэ, стыдясь самого себя. — Слабак. Побоялся поднять голос, работал, опустив голову, и притворялся, что ничего не замечаю. Но я видел, видел и не мог рассказать о том, как мне страшно, потому что не знал, кто чувствует себя так же, а кто стал верующим. Ведь нужно было притворяться, даже если ты не веришь, а иначе смерть. И не быстрая.

Серв кивнул в сторону металлического каньона.

— Многие предпочли этот путь каторге под кнутами магистра войны и его… холуев.

Тут Эристид заметил, что Литэ содрогнулся, хотя воздух был теплым, словно кровь.

— Тебе нельзя говорить обо мне, — сказал он матросу. — Я прикончу тебя, если не поклянешься молчать.

Палубный матрос кивнул.

— Хотелось бы мне набраться храбрости и попросить тебя о смерти, но не выходит, — он глянул в сторону.

— Может, ты сделал бы всё быстро и безболезненно. Если они заподозрят, что я видел здесь человека, то выжмут из меня правду. Я — слабак, — повторил Литэ.

Ассасин лишил жизни столько людей по таким незначительным поводам, что удивился возникшему сейчас нежеланию убивать. Возможно, причиной тому — жажда разделить с кем-то одиночество на боевой барже предателя?

Сколько он уже пробыл здесь? Дни? Недели? Месяцы? Кель не понимал, отчего ему так тяжело следить за ходом времени, и это терзало разум.

— Мне нужна вода, — сказал, в конце концов, ассасин, отложив грубый нож и подумав о той мерзкой жиже, которую ему приходилось пить, загрязненной неизвестными веществами с корпуса корабля. — Можешь достать мне очистительный фильтр?

Кивок.

— Могу, так, чтобы не хватились.

— Принеси его, — ответил на это Кель, — и, возможно, докажешь, что способен справиться с трусостью.

Позже, оставшись в одиночестве, ассасин попытался отыскать окурки от палочек лхо в качестве «вещественного доказательства» реальности Литэ. Ничего не нашлось. Наверное, дыхательные ветра, гуляющие вверх и вниз по ущелью, унесли их.

По крайней мере, так решил сам Эристид.

Не обращайся за помощью к другим, даже если не видишь иного пути. Верно, на просторах Галактики есть хорошие, верные люди, которые с радостью поддержат исполнителя Воли Императора, если узнают, что таковой появился среди них. Но ты не должен ставить их под угрозу. Они не обучены, как ты. Они могут совершать ошибки. Выскочившее слово, странное действие… Не рискуй так. Твоя винтовка — единственная жена, невеста или подруга, которой ты можешь довериться.

Впрочем, он не мог избегать сна вечно. Засыпая, Кель неизбежно возвращался к моменту, когда впервые оказался на борту «Мстительного духа», словно сам корабль не позволял ассасину забыть те мгновения — даже если прочие воспоминания в пострадавшем разуме Эристида уже потрескались и раскрошились. Каждый раз, закрывая глаза, он погружался в яркие образы прошлого.

Капсула углублялась в корпус флагмана, и визг металла, раздираемого абордажными зубьями, напоминал вопль ребёнка из жести и стекла, которого полосуют бритвами. Да, так он звучал.

Спасательный модуль получил пробоину, врываясь на нижние палубы, и нечистый воздух корабля наполнил крохотное внутреннее пространство размером с гроб. Наконец, капсула остановилась, раскаленная докрасна трением, пощелкивая и потрескивая, пока внешняя аблятивная броня стекала с корпуса крупными тягучими сгустками. Когда Кель, получивший кожные и лёгочные ожоги, выбрался наружу, «Мстительный дух» впился во временно ослепшего ассасина клыками, сочащимися ядом.

Капсула пробила борт флагмана неподалеку от одного из гигантских трюмных резервуаров, и окружающее пространство наполняла резкая органическая вонь. Слежавшиеся слои грязи, столетиями нараставшие друг на друга, оказались домом для колоний жирных, червеподобных существ, ползающих и извивающихся среди лопастей биоустановок контроля среды. На этих опарышей охотились более крупные создания, скользившие во тьме — безглазые твари со змеиными телами и миножьими пастями. Невезение привело Эристида прямо к одному из гнезд этих существ.

Он как раз вытаскивал уцелевшие остатки экипировки из разбитой спасательной капсулы, когда змеи, в конце концов, решились атаковать. Терзающие челюсти, жестокие и сильные, впились в тело ассасина и впрыснули отраву в кровь — этот нейротоксин мгновенно парализовывал опарышей, позволяя хищникам сожрать их заживо. На человека яд оказал совершенно иное действие.

Токсин повлиял на разум Келя. Сначала ассасин шатался, словно пьяный, отбиваясь от тварей, а конечности, становясь эластичными, постепенно прекращали повиноваться ему. Эристид пытался уковылять от хищников, слабо понимая значение громких всплесков за спиной — элементы его экипировки тонули в глубоких, мутных канализационных водах.

А потом Кель рухнул на колени, и яд овладел им. Он струился по сосудам, реагируя с кровью и изменяясь, становясь психотропным. На какое-то время, ассасин обезумел.

Что он видел в бреду?

Эристид оцепенел в сумеречном помрачении сознания, смешавшемся с недавними воспоминаниями о пережитом на Дагонете кошмарном противостоянии с не-человеком; с убийствами, свидетелем которых стал ассасин и запутанных, искаженных событиях, предвещаемых ими. Время и пространство просачивались друг сквозь друга перед взором Келя, не смешиваясь, словно потоки крови и масла, создавая сюрреалистичный ландшафт.

Ассасину довелось узреть вещи, не имевшие для него никакого смысла, образы и картины, порожденные не его разумом или памятью. Позднее, в моменты спокойствия, когда Кель нес бессрочный дозор в укрытии, он пытался сосредоточенно обдумать эти видения и отыскать их источник. Что, если Эристид видел не собственные воспоминания, но некие образы из примитивных разумов хищников? Подобные создания существовали — ксенотвари с ничтожными псайкерскими силами, способные проникать в мысли своих жертв. Неужели токсин оказал такое воздействие? Или же это было нечто иное, куда более изящное и пагубное?