Затем ко мне явился Атто-Иосиф, племянник царя Менелика (с Владимиром на шее), бывший в России во главе абиссинского посольства к Императору Александру III. Теперь он здесь вместе с двумя офицерами Семеновского полка занят был перевозкою в Аддис-Абебу ста тысяч ружей, подаренных русским Царем Менелику. Ружья эти лежали в сарае на берегу и партиями отправлялись на верблюдах. Эти офицеры также были у меня с Атто-Иосифом; они числились при миссии посланника Власьева в Абиссинии. В этот же день приехал ко мне полковник Генерального Штаба Артамонов, путешествовавший с какими-то загадочными целями по этим местам. В 1906 году был главноначальствующим в Кронштадте во время беспорядков при роспуске Государственной Думы 1-й сессии. Освободившись от назойливых гостей, я одел эполеты и поехал к губернатору с визитом, а для большей помпы взял с собой ревизора в качестве адъютанта.

Губернатор ожидал меня, выстроив у своего подъезда взвод туземной милиции с ружьями и унтер-офицером-французом, и встретил меня на дворе; одет он был в мундир гражданской формы, при шпаге и в трехугольной шляпе с плюмажем. В кабинете он знаком показал, что желает говорить со мною конфиденциально — с глазу на глаз, и сообщил мне, что он уже два месяца ждет моего прихода и имеет мне сообщить секретное поручение французского правительства об очень важном политическом акте, состоявшемся между двумя союзными и дружественными державами (я с первых же его слов понял, что французское правительство не уведомило его об отмене обещанной уступки), и спросил меня, какие я имею по этому делу приказания русского правительства.

Я, руководствуясь последней шифрованной телеграммой, ответил ему совершенно простодушно, что никаких инструкций не имею, а зашел сюда по пути, возвращаясь в Россию, чтобы принять уголь и запасы и ознакомиться с новым портом дружественной державы, лежащим на пути движения наших судов на Восток. На этом наш деловой разговор и окончился (возможно, что губернатор догадался об отмене обещанной концессии). Он сообщил мне все то, что было мне известно от репортера газеты, и просил меня подольше остаться здесь (до прихода ожидавшейся здесь французской канонерки), добавив, что джибутийское общество постановило сделать приятным наше здесь пребывание и устроить послезавтра в честь русского крейсера бал в новом городском «казино» (наскоро сколоченный из досок балаган). Я поблагодарил за лестное внимание его и сообщил, что возвращаюсь в Россию к назначенному сроку и потому подолгу задерживаться в попутных портах я не могу. С утра мы принимали уголь, его потребовалось немного, так как в Адене был взят полный запас. К вечеру успели вымыть крейсер, а на 3-й день офицеры побывали на берегу и видели «казино», убранное флагами и зеленью к вечернему балу. Но под вечер нам было прислано экстренное прибавление к газете «Djibouti», в котором сообщалось о неожиданной смерти французского президента Феликса Фора и об отмене назначенного бала. На четвертый день рано утром я ушел из Джибути в Суэц.

В Красном море были штили; парусов нести было нельзя, и я, делая по 200 миль в сутки, через 8 дней одолел наконец это жаркое неприятное море и 11 февраля, вечером, стал в Суэце на якорь. Пошли опять по обе стороны канала желтые библейские пустыни с красными горными цепями по отдаленному горизонту, с редкими караванами верблюдов, с Горько-соленым озером и Измаилией, с дворцом египетского хедива; затем потянулась вторая половина канала с серыми болотистыми лагунами и, наконец, грязный, черный от угольной пыли Порт-Саид. Программа для этого порта всегда одна и та же: приемка угля, генеральное мытье крейсера, затем импровизированная баня для команды в палатке на верхней палубы, потом спуск команды на берег и затем уход вон отсюда дальше. От Порт-Саида остался еще в памяти великолепный обед, которым нас угостил русский консул немец Брун — хлебосол, старый холостяк и гастроном.

17 февраля я вышел в Неаполь. Мне вспомнилось, как 18 лет назад я этим же путем шел на «Наезднике», но тогда и Средиземное море сияло своей обычной летней красотой. Теперь была зима на исходе, погода стояла пасмурная, и казалось нам холодно после пребывания долго в тропиках, хотя термометр в тени показывал 12 °C. За шесть дней я прошел мимо знакомых мне Кандии, Этны, Мессины, Реджищ, вулкана Стромболи, острова Капри и 24 февраля около полудня пришел в Неаполь. Видом залива с величественным Везувием восхищались наши офицеры, не бывавшие раньше в Неаполе, но сохранившееся в моей памяти очарование, произведенное его лазурным заливом и грозным вулканом, освещенным восходящим июльским солнцем, было во много раз сильнее, чем теперь при свете зимнего солнца и мглистой мартовской погоды. Один из броненосцев, стоявших за молом, ответил на мой салют и прислал лейтенанта поздравить с приходом. От него я узнал, между прочим, что наследный принц Виктор-Эммануил проводит зимний сезон в Неаполе, проживая во дворце «Сан-Карло» с женою — принцессою Еленою (урожденная княжна Черногорская, воспитанная в Смольном институте). Крейсер окружен массою шлюпок с музыкантами, певцами и торговцами местных товаров.

Одев эполеты, я поехал с визитами к адмиралу на рейде и старшему командиру броненосца, к командиру порта, губернатору и нашему генеральному консулу, старому дипломату Сержпутовскому. Старик был очень приветлив, угощал меня русским чаем и посоветовал мне представиться принцессе Елене.

Он тут протелефонировал во дворец и получил ответ, что принцесса может принять (принц Эммануил находился в окрестностях Неаполя в военном лагере) на следующий день в три часа.

Высокого роста, темная брюнетка со смуглым цветом лица, принцесса говорила по-русски чисто и вспоминала время своего пребывания в Петербурге в институте. Здесь я решил простоять две недели и за это время начать готовить клипер к предстоящим смотрам в России и дать команде и офицерам отдых. Дувший до сих пор африканский ветер «Sirocco», приносивший обыкновенно сюда пасмурную, сырую погоду, стих, и в Неаполе восстановилась южная весна, позеленели склоны вулкана, и зацвели сады по берегам прекрасного залива. На масленицу я пригласил нашего почетного консула, а с ним и нескольких русских туристов на блины, и благодаря хозяйственным способностям крейсерского доктора, содержателя кают-компании, мои гости остались вполне довольны. В числе гостей был Н.Н. Чихачев (сын бывшего Морского министра) — немолодой уже, жуирующий по заграницам холостяк. Проживая здесь в зимние сезоны и знакомый хорошо с Неаполем, он предложил мне быть моим гидом при поездках в окрестности Неаполя.

В Помпее за 18 лет я нашел много перемен: раскопана улица гробниц и реставрировано несколько богатых вилл с прекрасною живописью на внутренних стенах. В Неаполе я закупил партию местных вин и ликеров, а также предметов местной мануфактуры, шелковых материй и «некудышних» вещей для подарков в России. Здесь же были заказаны шелковые ленты цветов андреевского флага для букетов, которые предполагалось поднести обеим императрицам при посещении ими крейсера во время Высочайшего смотра в Кронштадте. Известный художник-маринист Desimone расписал на них пастелью «Крейсер» в море под парусами и шифры обеих императриц.

Весна уже была в полном разгаре, и не хотелось уходить из Неаполя. Но к 1 мая надо прибыть в Россию; имея это в виду, я 10 марта вышел в море, направляясь в Кадикс. В Тиренском море погода была сносная, шел под парусами, но обогнув южный берег Сардинии, я встретил противный свежий NW, постепенно крепчавший и уже на вторые сутки дувший с силою 10 баллов. Пришлось идти под парами. В этот сезон равноденственных бурь нельзя было ожидать хорошей погоды, и я проболтался под африканским берегом четверо суток с водою на палубе при закупоренных люках.