учатся, чтобы уяснить Путь, низкие люди учатся ради выгоды. Вы учитесь для уяснения Пути? Или для выгоды?»

Некто спросил: «Пахать землю, но не убирать урожай, охотиться, но не устраивать угощений — можно ли это считать пахотой и охотой?» Отвечаю: «Пахать Путь и получать Путь, охотиться на добродетель и получить добродетель — вот сбор урожая и устройство угощения».

Я не рассматриваю сравнительного расположения звезд Шэнь и Чэнь[549]. Ведь благородный муж ценит путешествие за добром. Тот, кто путешествует за добром, — тот ученик совершенномудрого.

Все реки учатся у моря и идут к морю; холмы и пригорки учатся у горы, но не идут к горе. Так приостанавливается и зло.

Непрекращающаяся борьба клик хуже, чем схватка ворон. Они как разбойники, после которых нечего есть.

Кто друг, но не сердцем, тот лишь внешне друг; кто приятель, но не сердцем, тот лишь внешне приятель.

Некто сказал: «Все твое имущество не сравнится с богатством Дань Гуя»[550]. Отвечаю: «Я слышал, что когда порядочные люди разговаривают между собой, то они говорят о человеколюбии и чувстве долга. А когда базарные торговцы разговаривают между собой, то они говорят об имуществе и выгодах. Оставь им их богатство! Оставь им их богатство!» Тот человек спросил: «Порядочным людям при жизни не на что содержать себя, а после смерти их не на что похоронить. Как же быть?» Отвечаю: «Они содержат себя лишь самым необходимым, это лучшее содержание; их хоронят так, чтобы было лишь самое необходимое, это лучшие похороны».

Некто спросил: «И Дунь[551] был богат, но был и почтительным сыном. Не лучше ли это? А Янь голодал». Отвечаю: «Тот от этого огрубел, а Янь от этого очистился. Тот от этого пошел вкось, а Янь от этого пошел прямо. Разве это порок Яня? Разве это порок Яня?»

Некто сказал: «Если я займу высокий пост, то радость от этого нельзя измерить». Отвечаю: «Радость от высочайшего поста не сравнится с радостью Янь-ши-цзы[552]. Радость Янь-ши-цзы — внутренняя, радость от высокого поста — внешняя». Тот человек спросил: «Осмелюсь спросить, постоянная нужда — это и есть внутренняя [радость]?» Отвечаю: «Если бы у Яня не было Конфуция, то, хотя бы он завладел всей Поднебесной, этого не хватило бы, чтобы радоваться». — «Не случалось ли ему горевать?» Отвечаю: «Янь горевал лишь о том, что не достиг высот Конфуция». Тот человек сказал изумленно: «Горевать об этом — вот действительно его радость».

Говорю: «Есть такие, которые обучают, как установить Путь, но не думают о Чжун-ни, есть такие, которые изучают, как продолжать дело [Конфуция], но не думают о Янь Юане». Некто сказал: «Установление Пути — но Чжун-ни уже не может думать об этом; продолжение дела — но Янь Юань уже не может трудиться над этим». Отвечаю: «Об этом вы не думали, но кто вам мешает?»

Глава третья. Самосовершенствование

Самосовершенствование рассматривай как лук; исправление мыслей рассматривай как стрелу; воспитание чувства долга рассматривай как мишень. Прицелившись, стреляй, а выстрелив, непременно попадешь в середину.

В человеческой природе доброе и злое смешаны. Если совершенствовать то, что в ней доброго, то получится добрый человек; если совершенствовать то, что в ней злого, то получится злой человек. Разве жизненное начало — это не лошадь, на которой мчатся к доброму и злому?

Некто спросил: «Конфуций совершил много деяний, и если им не следовать, то не получится ли так, что переусердствуешь и окажешься в печали?» Отвечаю: «Совершенномудрый радуется Небу и знает судьбу. Если радоваться Небу, то не сможешь переусердствовать, если знать судьбу, то не окажешься в печали».

Некто спросил об эпитафиях на камне. Отвечаю: «О эпитафии, эпитафии! Думай об умеренности»[553].

Слова совершенномудрого могут быть высказаны, но побудить людей принять их на веру невозможно. Поэтому благородный муж неустанно учится и старательно осуществляет [выученное].

Отделай свои изделия, а потом продавай; усовершенствуй сам себя, а потом крепи связи; сделай добрыми свои планы, а потом действуй — таков настоящий Путь.

Осмотрительность благородного мужа [проявляется] в его речах, ритуале и писаниях.

При общении с вышестоящими не унижайся, при общении с нижестоящими не заносись — так и должно действовать. Некто спросил: «Благородный муж блюдет себя сам, зачем ему общение?» Отвечаю: «Небо и Земля общаются между собой, и рождаются все вещи[554], люди общаются между собой согласно Пути и добиваются успехов. Как можно блюсти только самого себя?»

Если любить большое, но не стремиться создать его, то большое не будет большим; если любить высокое, но не стремиться создать его, то высокое не будет высоким.

Запрокинув голову, посмотри на Небесный дворец — и узнаешь все ничтожество жилищ, которые под Небом[555].

Гунъи-цзы[556], Дун Чжуншу[557] — вот величайшие таланты.

Если смотреть на добро, но не различать его, стараться, но не быть упорным, то на что это годится?

Некто спросил, к чему пригодны человеколюбие, чувство долга, ритуал, знание, доверие. Отвечаю: «Человеколюбие — это жилище; чувство долга — это дорога; ритуал — это одежда; знание — это свеча; верность — это верительная бирка. Благородный муж живет в жилище, ходит по дороге, носит одежду, получает свет от свечи, держит в руках верительную бирку. И если благородный муж не бездействует, то, взявшись за дело, он достигает желаемого.

О имеющий желания! Мэн-цзы говорил: «Есть такие, что имеют желания, но не достигают желаемого; нет таких, что не желают, но достигают». Некто спросил о том, как управлять собой. Отвечаю: «Управляй собой, равняясь на Чжун-ни». Тот спросил: «Управлять собой, равняясь на Чжун-ни? Но разве Чжун-ни не исключителен?» Отвечаю: «Воспитывай коня, равняясь на отличного скакуна. Разве это невозможно?»

Некто сказал: «Когда у огородника на огороде бурно разрастаются сорняки, то это то же самое, что у думающего о далеком человеке, сердце которого тоскует». Отвечаю: «Солнце излучает сияние, луна излучает свет. Кто три года не видел солнца, тот, увидев его, непременно ослепнет. Кто три года не видел луны, у того душа непременно будет подслеповатой. Дух его постепенно иссыхает, тело его постепенно отсыревает, он ощупывает землю, находит дорогу и движется как во тьме».

Некто спросил, кого можно назвать человеком. Отвечаю: «Того, кто овладел четырьмя серьезностями, оставил четыре легкомысленности, можно назвать человеком». Тот спросил: «Что такое четыре серьезности?» Отвечаю: «Серьезно относись к словам; серьезно относись к поступкам, серьезно относись к внешности, серьезно относись к пристрастиям. Если [у человека] слова