В общем, так или иначе, но к моменту обратного перемещения воздушного гостя на Зубовку вопрос с Прасковьей был улажен окончательно. Доводы, которые Лёвка, приводил, крутя их так и эдак, маневрируя поочередно флангами, сдавая чуть назад и вновь наезжая по фронту, в результате убедили ее и успокоили. Сам же факт того, что без нее у них ничего не выйдет, еще и ободрил дополнительно. А в санаторий она и сама не хотела — боялась, что после обратно в дом не пустят. Промямлила только под финал беседы, успев, правда, дать уже бесповоротное согласие отправиться на выручку семейному делу:

— Только у меня и пойти-то не в чем в приличное заведенье. Туфельки, на каблучке какие, совсем плохие уж стали. — И вопросительно глянула на Лёву.

— Да с туфлями решим, не беспокойся, при чем туфли? Какие скажешь, те и будут твои, не вопрос. С Адуськой вместе пойдете и выберете, лучше нее все равно никто тебе не подскажет.

Освободившись примерно через час, Аделина спросила у мужа, имея в виду Прасковью.

— Ну и как она?

— Да не вопрос, Адунь, — Лёва привычно пожал плечами и намотал на палец кусок бороды, — вообще без проблем. Сразу ж согласилась, без никаких, с удовольствием.

Уже на другой день музейный хранитель Елена Суходрищева привела Прасковью в Бахрушинский и представила заму по хозяйственным делам.

— Не смущает зарплата? — на всякий случай поинтересовался тот. — Мы, знаете ли, бюджетники, к тому же культура, как известно, всегда по остаточному принципу финансируется.

— Да нет, нормально, — ответила за нее Суходрищева, — муж мой более-менее помогает, так что на жизнь, думаем, хватит ей.

Следующим утром Прасковья была уже на месте. Ей показали площади, подлежащие уборке, объяснили, что делать и как, и она приступила. К запаснику, где, судя по инвентарной книге, находился экспонат, Суходрищева провела ее в первый же день, ознакомить с путями отступления, если что. Это был полуподвал с вереницей запертых помещений. Тут же на месте Суходрищева дала необходимые инструкции: про ведро, тряпку и небезопасную суку-хранительницу, в чьем веденье числится запасник с предметом поиска.

— Зовут ее Раиса Захаровна, — предупредила Ленка Прасковью, — имейте в виду, она будет стоять на пороге и лично надзирать за уборкой в четыре глаза. Как только обнаружите экспонат, наберите меня по вот этому телефону, — и вручила ей мобильник. — Просто нажмете вот сюда, а говорить не надо. Я сразу приду и отвлеку ее, а вы изловчитесь и суньте экспонат в ведро. И когда будете выходить, в глаза ей не смотрите, Раисе этой. У нее нюх, как у волчицы. Идите себе спокойно, как ни в чем не бывало. Это понятно?

Вместо ответа Прасковья угрюмо кивнула, ощутив холодок в боках и между ног. Но слова эти запомнила. И еще справилась дополнительно, преодолев смущение:

— А она одна там будет, голова-то эта сушеная? А то, ежели их там больше окажется, то какую брать-то? Все ж в ведро не влезут, никакой тряпки не хватит укрыть.

— Один, Прасковья, всего один череп будет, с биркой, а на бирке инвентарный номер, вот такой, — и она протянула ей бумажку с цифрами.

Утром Лёва на машине отвозил Прасковью к музею, а вечером уже Шварцман доставлял ее домой — так они договорились меж собой. Каждый при этом руководствовался своими конкретными соображениями. Лёвка исходил из того, что именно он втянул несчастную женщину в сомнительное дело, хотя это и не было его прямой обязанностью, и доставка ее к месту будущей операции хотя бы незначительно, но все же облегчит ему переживания. Мишка же придерживался точки зрения не гуманистического, а скорее практического толка — на колесах гораздо эффективней быстро исчезнуть, если вещь будет при бабке. К тому же грохнется она еще да раздавит, не приведи Господи, — и что тогда, возврат Гуглицкому? Полрыцаря за черепки?

До запасника отдела декораций дело дошло на шестой выход Прасковьи в музей. Раиса Захаровна, сверившись с графиком уборки, нашла ее в вестибюле и распорядилась быть внизу через пятнадцать минут со всеми причиндалами. Пыль — протирка и влажная уборка пола. Прасковья послушно покивала и потопала за ведрами. Коленки ее сгибались с трудом, руки в локтевых суставах внезапно также утратили подвижность.

В назначенное время она приступила к делам. Запасник оказался не столь огромным, как она себе представляла. Однако, кроме большеразмерных экспонатов, сгрудившихся по углам помещения, обнаружились нескончаемые кучи всякой театральной мелочи, которой были, если не сказать, завалены, то уставлены бесчисленные высотные стеллажи.

— А я туда как, Раиса Захаровна? — спросила Прасковья у расположившейся на стуле в дверном проеме хранительницы, — мне б лесенку какую, стремяночку лучше. Не дотянусь я без ней.

Начальница сидела, вытянув перед собой ноги, и Прасковья отметила про себя, какие ладные синего колера туфельки были на той. Крепенькие, с охватом полстопы по высоте, на невысоком каблучке, с широкой резинкой посередке, чтоб и в размер втиснуться, и не жало потом.

— Сегодня протрите, до чего дотянетесь, в другой раз доберете остальное, с лестницей. — Сухо отреагировала та, глядя на уборщицу через толстые очки, — и воды-то, воды в ведра налейте. Как вы пол протирать собираетесь? Насухую, что ли?

Почему-то тот факт, что ведра будут наполнены водой, никто из заговорщиков не учел, и подобная опрометчивость теперь самым радикальным образом могла повлиять на весь план, вплоть до полной невозможности его осуществления. Об этом Прасковья тут же догадалась сама, однако, исполняя приказ, пошла в туалет наполнять ведра.

Вернувшись, принялась за протирку. Пока трудилась, шастала глазами по стеллажам, пытаясь охватить взглядом как можно шире. Работала споро, методично передвигаясь от стеллажа к стеллажу. Череп обнаружился, когда она закончила со вторым и перешла к третьему по счету стеллажу. Это явно был он, тот самый, искомый, потому как присутствовал в одиночестве. Круглый костяной затылок высовывался из-за рулона синего картона с наклеенными на него золотыми звездами, и внизу, в воздухе, на тонкой бечевке, тянувшейся от черепа, висела прикрепленная за ушко бирка. Однако имелась в деле затыка — полка находилась на высоте — так, что, не приподнявшись над полом с помощью чего-то подставного, рукой вещь саму было не достать. Лестница же, как выяснилось, в этот раз не полагалась. И непонятно было, когда в следующий раз доведется здесь прибираться. Надо было что-то решать. Подумав, Прасковья ткнула пальцем в телефон, что вручила ей Суходрищева. И стала ждать, пока события обретут какое-либо развитие.

Раиса Захаровна, словно привязанная глазами, все смотрела в ее сторону и смотрела. В этот момент из коридора донеслись чьи-то шаги: Прасковья слышала их, но не могла видеть шагавшего. Затем она разобрала короткий разговор, происходивший на повышенных тонах. Снаружи женский голос стал в довольно резких интонациях отчитывать Раису Захаровну, что та безо всякого ее уведомления забрала уборщицу для собственных нужд, наплевав на график уборки, согласно которому сейчас надлежит производить уборку в отделе рукописей, а не в ее запаснике. Раиса Захаровна оторвалась от наблюдательного стула и стала возмущенно реагировать — почти в крик. Что она, мол, действует сообразно графику и порядки знает не хуже некоторых вконец обнаглевших сотрудниц. На что Ленка, а это была она, криком же отвечала, все сильней таща огонь на себя и выманивая этим звонким огнем Раису глубже в коридор, что разбираться будем, мол, в дирекции, если так этого угодно Раисе Захаровне.