– Привет, Ева, – сказала эта женщина. – Конечно, ты идёшь туда не только поэтому… Как я понимаю, ты уже прочитала дневник?

Ева даже не пыталась скрыть своего изумления, растерянности, затем коротко усмехнулась:

– Кто вы?

– Старинный друг Петропавла. И… того, кого ты называешь Фёдором.

Ева молчала. Пристально посмотрела ей в глаза. Эта невероятная женщина была очень красива.

– Вы читаете мысли?

– Не только, – улыбнулась. – Это я принесла тебе его бусы. Ева, нам надо многое успеть понять, а времени совсем нет.

6

– Ты догадываешься, что это значит? – шёпотом спросил Петропавел.

– Да, – кивнул Нил-Сонов.

– «По-моему» или нашёл?

– Это там, где устье Неглинки в трубах… Там следы сильного воздействия, похожего на гипнотическое.

– Да, правильно. Я тоже об этом думал. Ничего никому не говори пока. Обсудим вдвоём.

– Хорошо.

То, что Петропавел сказал дальше, озадачило Нил-Сонова:

– Если я отключусь после сеанса, приходи ко мне вечером.

– Почему вы должны отключиться?

– Сейчас узнаешь. И вот ещё что, Нил, если мне понадобится помощь, сразу после гипноза проследи, чтобы я это выпил. – И он указал на стакан с отваром, который отодвинул сейчас к центру стола.

* * *

Петропавел поднялся, обвёл взглядом всех присутствующих, ни на ком особо не задерживаясь, лишь кивнул Хайтеку.

– Ну вот, все в сборе, – подытожил гид. – Сейчас я сделаю несколько заявлений. Всё, что здесь произойдёт, должно остаться в этих стенах, пока не будут приняты окончательные решения. Вам известна моя точка зрения на погружение в гипноз. Сегодня мы пойдём несколько дальше. В гипнотическую цепь вместе со свидетелем, – он мягко улыбнулся Алёшке, – будут погружены не только белые мутанты, я загипнотизирую сам себя. Вы знаете, что общество мутантов в гипнозе может негативно сказаться на мне как на проводнике, что, вероятно, несколько выведет меня из строя. Если такое случится, то до тех пор, пока ко мне не вернётся дееспособность, всё управление Университетом, как его президенту, полностью передаётся Хайтеку. Мы это уже обсудили с Главой учёных.

Повисла гробовая тишина. Затем тихий ропот среди гидов перерос в возмущённый шёпот. Алёшка, видимо не понимая, что его теперь ждёт, побледнел ещё больше. Наконец Мелани сказала:

– Это очень опасно.

– Возможно, – согласился Петропавел. – Но я принял меры.

– Зачем? Есть же белые мутанты! Они зарисуют всё, что всплывёт из его памяти, они увидят больше Алёшки. Остальное мы услышим. Зачем так рисковать? Ведь очень опасно, и вы знаете это.

– Мелани, моё решение не обсуждается. Есть причины. – Он посмотрел на неё спокойно и доверительно, затем отвёл взгляд. – Нил, если случится что-то непредвиденное, то приказы Хайтека также не обсуждаются.

И тут же, не ожидая больше никаких реакций, он обернулся к Алёшке:

– Как ты, дружок?

– Н-н-ормально, – слабо отозвался тот.

– Ты уж прости, что не дали тебе полностью оправиться, но тянуть с этим больше нельзя.

– Я п-п-понимаю, – рискнул кисло улыбнуться Алёшка.

– Тебе не о чем беспокоиться, – протяжно заявил Петропавел, и Нил-Сонов заметил, как он начал быстро вертеть в пальцах блестящий латунью патрон от автомата Калашникова, поднимая его на уровень Алёшкиных глаз. Ровный завораживающий блестящий круг, а дальше голос Главы гидов зазвучал будто несколько сонно: – Опасения Мелани касались меня. Ты же, когда проснёшься, ничего не вспомнишь. Никаких тревог. А ну, спи!

Алёшка пошатнулся, как от удара. Затем лицо, на миг застыв, расслабилось, сделалось безвольным, и глаза закатились. Он счастливо улыбнулся, голова упала на грудь, и весь он несколько обмяк, да так и стоял, покачиваясь, словно платяная кукла, пугало, надетое на шест.

– Спи-и… Я пойду с тобой на плотину, прямо в ту ночь. Буду рядом, никаких тревог. – Голос Петропавла действительно изменился, даже не сонный, а какой-то отстранённый. – Я уже в сторожке… Что ты видишь? Кто ещё там? Ты видишь меня?.. Никаких тревог…

Петропавел и сам, слегка качнувшись, осел на край стола:

– Мы ждём… Куда ты смотришь? Что там, за дверью?

Лёгкий стон сорвался с губ одного из белых мутантов, а второй заметался, задрожал, как в конвульсиях, на лице его отразился ужас. А потом Мелани это увидела впервые в жизни. Кожа обоих мутантов стала даже не бледной, как у перепуганного Алёшки, а белой, подобной белизне снега или больших листов бумаги, разложенных сейчас перед ними. Дрожь унялась, головы обоих свесились набок, а рты слегка приоткрылись. И тот, кто застонал первым, дёрнулся ещё раз и перестал покачиваться на стуле, словно китайский болванчик, а рука его с зажатым в пальцах грифелем стала бегать по чистому листу бумаги, нанося первые штрихи.

– Началось, – сказал Хайтек.

7

Петропавел стоял в полутьме, в дальнем от входной двери углу сторожки. И он видел их всех, видел последние минуты их жизни, потому что трескуче-полый звук уже плыл там, в ночи, снаружи, и уже приближался.

– Мом-мм-мо-может, пойти посмотреть, ч-что там? – слышит Петропавел голос Алёшки. Парень явно храбрится, хочет не выглядеть трусом перед своими товарищами. Но он напуган, очень напуган.

– Угу, – усмехается Николай. – Отвага и слабоумие?

Гиды смеются.

– Не надоело третировать парня? Как дети малые… – упрекает их Лазарь.

Но что-то не так. Петропавел стоит в полутёмном углу и пока не понимает, в чём дело.

– Нечего там делать, – спокойно говорил Николай, глядя на чёрные и узкие, словно бойницы, прорези окон. Николай только что закончил чистить оружие и теперь собрал его. – Сюда никакая гадость оттуда не пройдёт. Утром разберёмся, что там.

«Заряжай, – думает Петропавел. – Почему ты не заряжаешь оружие?»

И раздаётся первый глухой удар в дверь. Тишина в сторожке. Тяжёлая кованая дверь, стук повторяется. Дверь приходит в движение, тот, кто находится снаружи, обладает нечеловеческой силой.

Но что-то не так. Здесь, внутри, словно находится ещё что-то. Петропавел выходит из своего угла, оглядывает сторожку. Миг застывает: трое гидов, трое учёных и хромой Алёшка… Там, за пределами сна, реальный Алёшка, а не воспоминание, начинает стонать – нельзя насильно останавливать течение времени, это может повредить его рассудку. В лучшем случае, изменить всю картинку. Так и происходит: Алёшка в сторожке тоже начинает стонать. Два его воспоминания, давнее страшное и нынешнее, сталкиваются: в сторожке появляются белые мутанты, чертят на листах то, что открыто их внутреннему взору. Петропавел отступает, и Алёшка успокаивается. Нет никаких мутантов в сторожке, течение времени той ночи восстанавливается.